Наталья Игнатова - Смена климата

Или… использовать для отвлекающего маневра? Для Алаа дайны принуждения опаснее, чем для Минамото, но бой, даже с неуязвимым мертвяком, не займет много времени, если не дать противнику времени на подготовку. Арса просто не успеет ничего сделать.

Неуязвимость таких как он — относительна. Это лишь большой запас прочности, сверхъестественно-большой, и имеющий сверхъестественное же внешнее проявление. «Неуязвимые» вампиры могли становиться нематериальными. В этом состоянии пули и клинки были опасны для них не больше, чем для воздуха или воды, но даже у самых старых мертвецов способность имела ограничения. Стреляй в воздух, руби воду, и, рано или поздно, сумеешь повредить врага достаточно, чтобы воплотить.

Такова теория. На практике нематериальность старых вампиров была… анизотропной. Так говорил Заноза, и Хасан незаметно для себя привык использовать его определение. Ну, да, разумеется, Заноза при всей ненависти к ратуну, унаследовал старую кровь со всем ее волшебством. И пусть Арса никогда не учил его ничему полезному, самые простые вещи мальчик делал инстинктивно. Например, становился нематериальным при угрозе получения серьезной раны. Или несерьезной… Случалось, что и подзатыльник от Хасана — полностью заслуженный — проходил сквозь белобрысую голову, как сквозь воздух.

— Мозга нет! — гордо объяснял Заноза. — Одни инстинкты.

Так вот, стрелять или драться он мог, даже оставаясь неуязвимым для атак. Как любой из них — любой из вампиров со старой кровью. Поэтому практика побеждала теорию с разгромным счетом. Удары, нанесенные старому мертвецу, рано или поздно должны были достигнуть цели, но обычно старый мертвец разделывался с противником раньше. Эта закономерность позволяла им оставаться старыми достаточно долго, чтобы по-настоящему поверить в свою неуязвимость. И делала уязвимыми.

Заноза считал этот парадокс простым, а, значит, скучным. Но для практического применения, чем проще — тем лучше.

А Алаа все равно не переубедить. Он прекрасно умеет делать вид, будто не понимает, о чем ему говорят.

Выяснилось, что, помимо прочих достоинств, неотличимых, увы, от недостатков, хозяин Алаатира умел еще и сводить с ума. Не так как Заноза, а в самом буквальном смысле. Хасан сам чуть не спятил, пока Алаа пытался объяснить ему, что имеет в виду. Дело осложняло то, что тийрмастер, оказывается, боялся высоты, а время на объяснения выдалось только в вертолете, на котором предстояло догнать уходящую в океан яхту. Алаа трудно было сосредоточиться, хотя, пожалуй, Хасан не понял бы его и в более подходящих условиях.

— Они сходят с ума, когда думают, что завеса спала и за ней правда, но правда в том, что я снимаю завесу, за которой каждый видит ложь, которая ему угодна. Правду видеть нельзя, ангелы следят за этим.

Ангелам стоило бы сделать что-нибудь, чтоб безумцы вроде Алаа вообще не могли разговаривать.

Но о том, что под воздействием некоторых дайнов люди видят то, что хотят видеть, а не то, что есть на самом деле, уже приходилось слышать. Об этом и об управлении эмоциями. Мисс Досс, названная сестра Занозы, сумасшедшая, как… ну, да, как Хальк Алаа, насылала видения на детей в своем хосписе.

Стоило вспомнить об этом, и в словах тийрмастера появился смысл.

Лайза Досс превращала умирание подопечных в сказку, и, вроде бы, тоже говорила, что они придумывают все сами, а она лишь помогает увидеть придуманное. Дети, да еще и смертельно-больные, ничего плохого вообразить не могли хотя бы потому, что плохого им хватало в реальности, из которой они попадали в хоспис. Ну, а воображение взрослых людей, здоровых и отнюдь не безгрешных, вместо сказки рождало чудовищ.

И сводило с ума.

Насколько помнил Хасан, «снятие завесы» у Лайзы действовало на всех обитателей хосписа без исключения и приводило к большой текучке кадров среди персонала. Сгорали люди на работе. Детям — сказки, а взрослым — ничего хорошего.

— Вы можете выбирать, для кого снять завесу? — спросил он у Алаа.

Тот настолько удивился, что даже перестал с ужасом смотреть на воду внизу. Уставился на Хасана в полном недоумении:

— Вы думаете, что увидите своих чудовищ? Мистер Намик-Карасар, да это чудовища видят вас перед смертью.

— Ну, спасибо…

Уверенность Занозы в том, что из него можно вить веревки и нет никаких поводов бояться или хотя бы делать вид, что боишься, вдруг перестала казаться такой уж раздражающей. Страх врагов — дело хорошее, правильное дело, но страх союзника, превратившегося, между прочим, в подзащитного — это никуда не годится. С репутацией «Убийцы вампиров» надо что-то делать.

Но что с ней сделаешь теперь, после победы в войне за Алаатир? Не раздавать же тийр обратно прелатам. Да и прелатов тех уже нет…

Надо вытаскивать Занозу и пусть он что-нибудь придумывает.

На подходах к «Тейдте» Хасан скрыл вертолет «туманом», своим, особенным, заглушающим еще и звуки. На яхте была посадочная площадка, там, принайтовленный, уже стоял вертолет, но они-то садиться не собирались, всего лишь искали подходящее место для десанта. Пилот — хоть и не из бойцов «Крепости» — оказался мастером, вывел машину настолько точно и близко к палубе, что даже Алаа бесстрашно спрыгнул с двухметровой высоты. Проводил улетающий вертолет грустным взглядом.

— Обратно мы тоже на нем?

То, что он видел сквозь «туман» Хасану не нравилось. Не потому, что он не доверял тийрмастеру, нет, просто ощущение было странным. Ты что-то прячешь, а кто-то это видит, и даже не скрывает. Время, однако, поджимало. Машина выйдет за пределы «тумана» и все на «Тейдте» услышат рев двигателей. Задачей Алаа было сделать так, чтоб хотя бы Слугам стало не до того.

Вообще ни до чего.

И в этот миг стало ясно, что они опоздали.

Занозу надо было спасать, его было от чего спасать — все доводы о том, что он способен постоять за себя безосновательны. Мальчику семнадцать лет, и восемь из них он прожил во власти своего безумного хозяина. А Хасан, вместо того, чтоб покончить с его ратуном еще в Алаатире, отыскать и убить тварь, раз и навсегда решив проблему, вообразил, что Заноза может справиться сам. Решил, что однажды это уже получилось, значит, получится снова.

Но Заноза не справился тогда, сто лет назад, не сбежал, преодолев кровавую связь. Он перестал быть, отказав себе в праве на существование…

Дайны Халька Алаа действовали по площадям. И он ошибся, когда сказал, что Хасан не увидит чудовищ. Своих Хасан не видел, их не было, но были чудовища Занозы. Те самые, из-за которых Заноза не мог спать.

А когда, все-таки, отключался — даже ему порой необходим был хотя бы час дневной спячки — от кошмаров они просыпались оба.