Виталий Сертаков - Дети сумерек

Спустя четверть часа Гризли смотрел на окна центра развлечений «Парадизо» в полевой цейсовский бинокль. В «Парадизо» шум королевского бала не стихал уже вторую неделю. Вокруг, на парковках, в пустом бассейне и на крыше, жгли костры, взрывы хохота перемежались стрельбой, иногда ветер доносил обрывки очень странного пения, по музыкальному строю похожего на шаманское камлание. И что самое обидное — у этих стервецов оставалось электричество.

Круглые сутки, счетверённые прожектора на штангах поливали светом сотни метров прилегающей площади и задворки. Нечего было и думать о том, чтобы подобраться незаметно. Уроды прибывали и убывали почти беспрерывно, большими группами, но чаще по двое, по трое, и практически никогда — поодиночке. Что они там делали, оставалось неясным. Судя по маячившим у главного входа фигурам с автоматами наперевес, у посетителей киноцентра ещё оставалась некая организация, не позволявшая окончательно озвереть.

— Стаи… Они уже не могут без стаи, — сказал себе Гризли. — Личностей не осталось…

«…Вступающий в Долину радости наг и бос…

Вступающий в Долину вкушал лучшее, дабы, верно, оценить предстоящее.

Вступающий в Долину вкушал худшее, дабы предвидеть предстоящее.

Вступающий в Долину радостен и подобен свежему соку плодов её…»

В помещение киноцентра он проник сравнительно легко, едва стемнело. Пришлось несколько раз притормаживать или заезжать в подворотни, когда ошалевшие уроды проносились с воплями на мотоциклах. Затем он газовал что было мочи через площадь Согласия, лавируя между застывшими фонтанами, грудами мусора и сгоревшими полицейскими автомобилями. Он ехал и молил бога, чтобы никто не приметил его чёрный броневик. Позади хохотал и дрался цепями любимый город, а навстречу скалилась выбитыми окнами раскрашенная туша «Парадизо».

Гризли ворвался по ступенькам прямо в холл нижнего этажа. Здесь, у костра, спали вповалку человек восемь. Бывший учитель загнал машину поглубже в угол, заглушил мотор и занялся экипировкой Железного друга. Потом Настоящий герой сунул в рот незажжённую сигару и вышел наружу. Спящих у костра он расстрелял без сожаления. Когда стихло эхо выстрелов, он различил пение.

«…Нет числа им, прошедшим путь пустоты, как нет следов идущих впереди…

Нет света идущим, кроме того света, что принёс в пустых руках каждый…»

— Народная самодеятельность — это хорошо, — одобрил Гризли. — Хорошо, когда все при деле. Продолжайте, не обращайте внимания на проверяющего.

Его могли десять раз прикончить, пока он взбирался по остановившимся эскалаторам нижнего этажа, пока он брёл по продуваемой площадке танцпола. Но никто не выстрелил, никто не набросился с ножом. Возле двери третьего этажа он остановился, проморгался, кое-как вытер вспотевший лоб рукавом. Колени дрожали, хотелось откашляться, а кишечник вёл себя, как последний предатель. Только Железный друг оставался холоден. Гризли стиснул зубы.

«…и докуда хватает глаз, встречает Вступивший серые, скребущие всходы, имя им одиночество. Рождают они гниющие цветы отчаяния, и бесконечным праздником цветут они…»

— Цветут они! — подхватил женский хор.

Лола. Боже мой. Только не это!

«Приступим прямо отсюда?!» — предложил Железный друг.

Леонид стоял на пороге внутреннего холла третьего этажа. Оказалось, что в городе он только что совершил небольшой приятный моцион, растряс накопившийся жирок. Настоящие страхи ждали впереди. Холл подковой охватывал громаду главного зала, стеклянно поблёскивали осколки витрин, со стен скалились киношные монстры и монстрики. Остальные восемь карликовых залов находились на первом этаже, в боковых коридорах комплекса. Гризли их бегло осмотрел, там воняло горелым и противно скрипело под ногами растёкшееся покрытие сидений. Там было пусто и холодно, а из-за запертых дверей большого зала долетал нестройный хор. Оттуда, из-под дверей, тянуло дымом и сложной смесью запахов, ни один из которых Гризли не понравился.

Они все веселились в большом зале, адепты, или как их ещё назвать.

Лола. Только не здесь. Лучше пусть она уже умерла, мысленно пожелал он, разглядывая барную стойку. Восхитительная барная стойка сложной конфигурации из цветного стекла, со всеми возможными прибамбасами. В лучшие времена подсветка шла снизу, в водяных колоннах кувыркались рыбки, прозрачный пол отражал сполохи цветомузыки. Тут имелись аппараты для попкорна, стройные ряды пивных клювов, симпатичные вешала с бокалами всех форм, пепельницы в духе «Парадизо», надувные попугаи и дракончики под потолком. Здесь было много чего интересного.

Над стойкой головами вниз, прикрученные за ноги проводами к потолочным каркасам, покачивалось около дюжины трупов. Гризли мог полагаться только на зарево пожаров, другое освещение отсутствовало. Далёкие алые языки протискивались из внешнего, прозрачного насквозь вестибюля, перебирали длинные волосы девушек. У некоторых волосы были грубо выбриты, большинство мертвецов висели без одежды.

Гризли обошёл всех, стволом пулемёта поворачивай мертвецов к себе лицом. Лолы среди них не было.

«…Ибо нет смертного, способного долго вдыхать аромат их. Опадают они под ноги Вступивших жирным ковром бессилия, и трещат, как панцири мёртвых надежд… Тусклые семена безумия шуршат в их набухших бутонах, липкие колючие побеги их вгрызаются под кожу Вступившим в долину Радости, но бесконечным праздником…»

— Цветут они…! Цветут они… — запричитали десятки голосов.

Гризли проник в главный зрительный зал через балкончик осветителей. Он до боли таращил глаза в дымной темноте. Приходилось сдерживать кашель, в горле нещадно першило. Из ложи трудно было сосчитать людей внизу. Там полыхали несколько маленьких и один большой костёр, дымные озёра неторопливо всплывали над балконом, как тучи над горным кряжем. Внизу с хрустом выворачивали из пола остатки роскошных сидений и швыряли в жадную пасть огня. Восхитительные сиденья, последнее слово кинотехники, с анатомической подстройкой, обогревом, обдувом и дополнительными сабвуферами. Их рвали из пола, паркет разлетался в щепки, а провода и шланги тянулись, как корни за вырванной травой.

— Цветут они… цветут они… ааа…

Внизу детишки, очевидно, плеснули бензина в костёр. Пламя с воем взметнулось вверх, осветив разодранный опалённый занавес, разбитые линзы прожекторов и закопчённые штандарты спонсоров под потолком. Тени молящихся дёрнулись вслед за тенью огня, распластались на стенах когтистыми крысиными силуэтами. Хор жалобно подхватил мантру, голоса нестройно заскользили по нисходящей, обрамляя срывающийся дискант запевалы. Воспользовавшись шумом, Гризли ужом пролез под самую балюстраду, затем упёрся спиной и крайне медленно начал разгибать колени. Оставалось совсем чуть-чуть, сантиметров пять, после чего он сможет выглянуть и увидит, что же там творится.