Михаил Тырин - Кладбище богов

– Я… из Ширы… – Петрович пытался справиться с собственным языком – распухшим и шершавым.

– Откуда? Из Ширы? – Здоровяк легко рассмеялся. – И давно идешь?

– Я… два дня…

– Два дня! – тут уж незнакомец просто захохотал, хлопая себя по ляжке. – Быстрый ты, ничего не скажешь. А что у нас-то надо?

– Мне бы… это… поесть.

– Ну, так бы и говорил… – проворчал здоровяк и приоткрыл половинку ворот. – Заходи, накормим. А вообще куда движешься?

Петрович развел руками:

– Никуда. Просто иду.

– Счастье ищешь? Ну-ну, ищи. А честно поработать не пробовал? У нас вроде помощник на кухню нужен – ты как?

От голода, а еще больше от чувства близкой еды Петровича просто скрутило. Он даже ответить толком ничего не смог.

Через пять минут он сидел на пеньке возле кухни и глотал горячий суп, заедая его огромной краюхой. Говорливый здоровяк был рядом. Его звали Туф, он был дежурным по заставе.

Петрович уже успел узнать, что попал на одну из застав Торговой гильдии, что сторожевиков у них хватает, а работать по хозяйству никто не хочет, что женщин на заставе всего пять, поскольку их сюда калачом не заманишь. И еще, что с едой тут всегда полный порядок – торговцы своих защитников не обделяют.

Наконец Петрович отставил пустую тарелку, проглотил последние крошки хлеба и, обессиленный, прислонился к стенке кухни.

Туф продолжал что-то весело рассказывать, похоже, у него давно не было столь благодарного и молчаливого слушателя. Подошли еще несколько сторожевых, всем было интересно поглазеть на незваного гостя и посмеяться над его рассказом про двухдневный переход из Ширы в Дервейг.

И вдруг в голове Петровича словно щелкнул выключатель. Сказались сытость, отдых, чувство облегчения после долгих мытарств. Какие-то тонкие механизмы заработали по-другому в уме, в памяти – и осколки сложились в картинку. Да такую ясную, что Петрович поразился – как он раньше ее не видел. Все же понятно!

Он поспешно повернулся к Туфу.

– Вы скажите там своим, старшим, – запинаясь, проговорил он, – беда будет. Страшная беда, люди погибнут, много людей…

Сторожевики, которые только что весело хохотали, уставились на него с удивлением.

– Я сам видел, – продолжал Петрович. – Гурцоры в подвалах выращивают разных страшилищ. И переправляют их, куда хочешь, как по почте. Я и сам так же переправился. Здоровьем жены клянусь, все правда. Все своими глазами видел. Там целый подземный зоопарк, и за каждой дверью – по чудовищу. Жуткие! Гурцоры их сами боятся…

Петрович осекся. Сторожевики больше не смеялись. Они смотрели на него с жалостью.

– Говоришь, из Ширы пешком пришел, – изрек Туф и похлопал его по плечу. – Ты не переживай. Дорога дальняя, трудная, мало ли что почудится…

– Да правда же, клянусь вам, чем хотите!

– Все нормально, муммо! Ты отдыхай. Все будет нормально.

Как-то очень быстро, всего за полдня, Петрович обжился на заставе. Уже назавтра он бодро бегал за водой, чистил овощи и таскал ведра с углем для кухни. Настроение было не то чтобы радужное, но все-таки небезнадежное.

В это время обитателей заставы насчитывалось всего-то десятка два – дежурная смена и обслуга. Основная часть сторожевиков разъехалась по патрулям, либо сопровождала караваны. Работы было немного, жизнь представлялась по-санаторному праздной.

Петрович чувствовал, что и в голове у него устанавливается какой-то прежний порядок – добрый, спокойный и деловой. Раньше, когда за стеной выли ночами адские чудища, об этом и речи идти не могло. Прошлое казалось жутким сном, после которого просыпаешься со вздохом облегчения.

Его по-прежнему грызла мысль про Гостиницу и адские опыты под землей. Петрович волевым усилием гнал эти переживания прочь. Он справедливо полагал, что это совершенно не его ума дело.

…После чудесного обеда Петровичу поручили ответственное задание – оттащить за территорию, в помойную яму, бак с очистками и объедками.

Бак был легкий, Петрович сделал все шутя. Вытряхнув последние кусочки, он уже собрался возвращаться, как вдруг взгляд зацепился за что-то там, на дне ямы.

Он даже встал на колени, чтобы получше рассмотреть.

В метре от него, среди прелой кожуры, костей и старого тряпья, лежала самая обычная, заношенная и потрепанная кроссовка «Найк».

Обратно Петрович несся как ветер, чуть не забыв про бак. Возле ворот он увидел Туфа, тот по обыкновению весело болтал с двумя приятелями-сторожевиками.

– Слышь, а это у вас откуда? – Петрович потряс в воздухе кроссовкой.

– А что это? – Туф пригляделся и поморщился. – Понравилось? Ну, носи на здоровье!

И все трое беззлобно расхохотались.

– Откуда это тут? – чуть не плача повторил Петрович.

– Да откуда ж нам знать, муммо? Мы за всякий хлам в помойке не в ответе.

– От людей осталось, – припомнил один сторожевик. – Были у нас тут двое…

– Кто? Где они? – у Петровича бешено колотилось сердце.

– Да кто ж упомнит?

– Один вроде из самой Академии, – припомнил второй сторожевик. – Кажется, даже магистр. А с ним еще паренек какой-то.

– Какой? Как зовут?

– Да кто их знает? – развел руками первый сторожевик. – Были – ушли.

– Может, командир помнит, – предположил второй сторожевик. – Вроде он с ними разговаривал. Вернется, спросишь, муммо.

Петрович опустил голову и побрел прочь. Через минуту он уже сидел один в закутке между угольным сараем и забором. Он думал, он пытался собраться с мыслями, но те затеяли чехарду и принялись перескакивать с одного на другое.

Петрович сидел неподвижно на старом перевернутом ведре и не сводил глаз с кроссовки «Найк», лежавшей перед ним.

«Все будет нормально, муммо. Все будет нормально…»

Влад спустился по лестнице и вошел в низкое полуподвальное помещение, буквально потонув в сыром, затхлом воздухе.

– Может, я рядом постою? – спросил охранник.

– Не надо, будь снаружи.

В углу темной комнаты со сводчатым потолком суетливо зашевелился человек. Влад подошел чуть ближе, присел на узкую влажную скамейку.

– Ну что, поговорим?

В ответ ему послышалось тяжелое сопение.

– О чем теперь говорить? – наконец подал голос сержант. – Все ведь уже решено.

– Нет, пока ничего не решено. Решений много. Ну, вернее, несколько.

– По мне – все одно… полная овуляция…

– Зачем ты это сделал, гаденыш? – Влад держался спокойно, волна злости схлынула еще вчера.

Лисин вновь засопел.

– А почему я не должен был это делать? Какая мне разница? Мне платят деньги – я работаю. Все!

– Молодец, конечно, хорошо работаешь… У вас в ментуре все такие?

– Да при чем тут ментура? – Лисин едва не заскрежетал зубами. – Тут нет никакой ментуры! И законов тут нет, и друзей, и справедливости – ничего нет! Тебе тут хоть раз кто-то доброе дело сделал?