Дом бьющихся сердец - Оливия Вильденштейн
– Фока́, – раздается бурчание Лора у моего виска.
Ресницы взлетают, кожа вспыхивает от внутреннего жара. Я карабкаюсь к краю матраса, молясь, чтобы дверь была заперта, но вскоре вспоминаю, что Кахол может превращаться в дым.
– Еще даже не долбаный рассвет, – рычит Лор.
Взгляд на небо за окном подтверждает, что солнце еще не взошло. Возможно, я и заснула-то несколько минут назад.
– Еще немного, и я войду, инон.
– Еще немного, и я расквашу ему лицо, – ворчит Лор.
Мерда!
– Я встала! Одеваюсь. – Я предпринимаю попытку сесть, но Лор крепче сжимает руку и ногу, которые закинул на меня, прижимая к твердому изгибу своего тела перед тем, как уснуть.
– Лор! – возмущаюсь я.
– Я не готов закончить эту ночь, птичка.
Я тоже, но мне хочется наладить хоть какие-то отношения со своим отцом.
Лор вздыхает, и прохладное дыхание треплет мои спутанные волосы.
Ладно. Давай жить сегодняшним днем.
Он проводит ладонью по моему бедру и щиплет за ягодицу.
Я поворачиваю голову. Улыбнувшись, он впивается в губы жгучим поцелуем и перекатывает меня на себя. Каждый мускул в теле кричит в знак протеста.
О, день будет долгим! Если отец предложит прогуляться по королевству, я, наверное, разрыдаюсь.
Отец! Мерда! Я прижимаю ладонь к груди Лора и отталкиваюсь. Движение заставляет нас обоих застонать – подозреваю, по совершенно разным причинам.
– Тогда собирайся, инон, а я пока зайду к Лору, мне нужно с ним кое-что обсудить. Когда будешь готова, приходи к нему.
У меня округляются глаза.
– Вон! – шиплю я. – Прямо сейчас!
Однако Лор сгибает руку и подпирает ею голову, одаривая меня самой безмятежной улыбкой. Его утренний стояк утыкается мне в ягодицы. Я почти уверена, что после вчерашних четырех заходов у меня внутри образовался ожог второй степени, тем не менее промежность – эта чертовка – тут же становится влажной.
Когда взгляд Лора падает вниз, словно оценивая шансы на быстрый секс, я рычу:
– Даже не думай об этом!
Его золотистые глаза впиваются в мои.
– Ты же понимаешь, что я ни о чем другом думать не смогу. – Его пальцы обхватывают мои ягодицы и сжимают, и еще раз.
С губ срывается горловой стон – боги, у этого мужчины самые лучшие в мире руки!
Я-то думал, у меня язык самый лучший, – бормочет он, наминая мои ноющие мышцы. – И нос.
– Они все связаны, – с трудом выдавливаю я. Могут ли эти части тела быть как-то связаны? Впрочем, что за мысли вообще? Какая, к подземному миру, разница?
Лор ухмыляется, продолжая массировать мои напряженные мышцы. Чего бы я только не отдала за полный массаж тела вместо… Я хлопаю его по груди.
– Какая жестокая маленькая птичка, – драматично бормочет он.
– Хватит меня отвлекать и иди на встречу с моим отцом, чтобы мне успеть… – Я принюхиваюсь к себе и меняю слово «одеться» на: – Принять душ.
Хватаю обе его руки и отлепляю от своего тела, затем соскакиваю с него и хнычу, потому что, змеи меня задери… у меня болят не только мышцы.
По-моему, ты повредил мне несколько важных органов, – шепчу я, ковыляя к ванной.
Лор смеется.
Тохн, – ворчу я, оглядываясь, дабы убедиться, что мои недовольства приняты к сведению.
Его смешок превращается в самодовольную ухмылку, от которой я вынуждена прервать свое неловкое передвижение в сторону ванной и потянуться к ближайшей стене, чтобы не споткнуться и не раздробить еще больше органов и костей. За всю свою жизнь – надо признать, срок не слишком долгий – я еще ни разу не видела столь захватывающего зрелища, как голый король, распростертый на моей кровати, окутанный лишь бледным лунным светом.
– Отец ждет, – напоминаю я ему и себе. – Не заставляй его ждать.
– Как думаешь, что он хочет обсудить?
– Следующий шаг в поиске Мериам? – Даже озвучивая это предположение, я понимаю, что не об этом будет их разговор.
Лор поднимается с кровати одним плавным движением, от которого напрягаются все мышцы, а затем идет ко мне. Твердый орган между ног раскачивается, и мое лоно увлажняется.
Было бы неплохо, если бы ты прямо сейчас превратился в ворона.
Зачем? – Когда он подходит ко мне, он все еще человек, а я все еще не в силах пошевелиться.
– Это поможет мне сосредоточиться на том, что мне нужно сделать, – лопочу я.
Он подцепляет согнутым пальцем мой подбородок, приподнимает его и целует уже приоткрытые для него губы.
Твой отец стоит перед твоей дверью, Биокин. Он знает, что я могу быть только в одном месте – прямо здесь, с тобой.
Я кидаю взгляд на деревянную дверь, которая внезапно кажется слишком тонкой.
Он не зайдет. Некоторые вещи отцы предпочитают не видеть.
Я возвращаю взгляд на Лора.
Я посоветовал ему прогуляться по коридору и поразмыслить о том, насколько снисходительным я был к нему, когда Дея наконец приняла их брачные узы.
Напоминание о матери давит на расшатанные нервы.
– Надеюсь, она жива.
Хотя золотистый взгляд Лора переходит на дверь, не думаю, что именно ее он видит.
– Я тоже надеюсь, птичка.
Меня поражает неуверенность в его тоне – впервые при упоминании моей матери, – и эта неуверенность вызывает в памяти слова Габриэле.
Она не может умереть.
Я требую, чтобы она была жива!
Душ занимает больше времени, чем ожидалось, поскольку, вымыв меня, Лор вновь меня пачкает. Мне казалось, мое тело не выдержит – не выдержит его, – но, очевидно, оно способно выдержать многое. Да притом с энтузиазмом.
Даже смешно вспоминать, как я боялась заниматься сексом с этим мужчиной.
Завязывая пояс перламутровых штанов с высокой талией поверх облегающей белой блузки, настолько мягкой, будто ее соткали из облаков, я ловлю себя на том, что улыбаюсь и мне не терпится разбудить Феба и сказать ему, насколько он ошибался, когда заявил, что короли эгоистичны в постели.
Улыбка тает, когда я вспоминаю, что в этом разговоре не будет принимать участия Сиб.
Поскольку Лор занимает моего отца беседой, я без зазрения совести трачу несколько лишних минут на уборку в комнате: застилаю постель, чтобы она больше походила на место для сна, чем на поле боя, затем избавляюсь от останков после битвы Лора с моим платьем: выбрасываю его в желоб для белья вместо корзины для мусора. Даже если не получится зашить, я хочу его сохранить на память.
Как мамин камень…
Пальцы сжимают вокруг пустоты – камень с гравировкой лежит в доме Энтони. Хотя он на одной со мной земле, кажется, будто нас
