Джозеф Ле Фаню - Кармилла

В тот вечер отец был не в духе. Едва ступив на порог, он рассказал печальную новость: заболела еще одна девушка, и все признаки сходны с двумя смертельными случаями, происшедшими не так давно. Захворала сестра молодого крестьянина, жившего в миле от замка. Она, как и предыдущие жертвы, уверяла, что видела привидение; с ней случился приступ удушья, и она начала медленно, но неотвратимо угасать.

— Все эти случаи, — утверждал отец, — имеют вполне рациональное объяснение. Бедняки заражают друг друга своими суевериями; их воспаленному воображению мерещатся те же ужасы, что сгубили их соседей.

— Но воображаемые ужасы пугают сильнее настоящих, — заметила Кармилла.

— Как так? — спросил отец.

— Я боюсь даже представить, что увидела привидение; мне кажется, это будет страшнее, чем увидеть его на самом деле.

— Все мы в руках Божьих; ничто не случится помимо Его воли? Он отведет беду от тех, кто в Него верует. Воистину Он наш Создатель. Он нас сотворил и печется о детях Своих.

— Не Создатель о нас печется, а Природа! — заявила Кармилла моему благочестивому отцу. — И болезнь, поразившая эту страну, носит совершенно естественный характер. Природа — вот источник и корень всего. Все, что есть в небесах, на земле и под землей, подчиняется законам Природы и ничему иному. Вы со мной не согласны?

Отец немного помолчал.

— Сегодня нас навестит доктор, — сообщил он. — Мне хотелось бы знать, что он об этом думает и что нам посоветует.

— Никогда не видела пользы в докторах, — заявила Кармилла.

— А что, ты когда-то болела? — спросила я.

— Куда тяжелее, чем доводилось болеть тебе, — ответила она.

— И давно это было?

— Очень давно. Я страдала той же болезнью, что и эти несчастные девушки. Однако выздоровела и забыла почти все, помню только боль и слабость. Существуют на свете и другие хворобы, куда более мучительные.

— Ты болела в раннем детстве?

— Да, можно сказать и так. Не будем больше об этом. Ты ведь не хочешь обидеть подругу? — Она томно взглянула мне в глаза и нежно обвила рукой мою талию. Мы вышли из комнаты. Отец просматривал у окна какие-то бумаги.

— Почему твой отец так любит нас пугать? — спросила красавица, передернув плечами.

— Что ты, дорогая Кармилла, этого у него и в мыслях не было.

— Милая, тебе страшно?

— Я боялась бы куда больше, если бы, подобно этим бедным людям, верила в привидения.

— Ты боишься умереть?

— Разумеется; все боятся смерти.

— А умереть, как влюбленные — вместе, чтобы и за гробом быть неразлучными? Девушки, пока они живут на этом свете, — всего лишь гусеницы; когда наступит лето, они превратятся в бабочек. Но между этими стадиями они будут находиться в обличье куколок, личинок, имеющих собственные пристрастия и потребности. Так утверждает месье Бюффон, его толстая книга лежит в соседней комнате.

Ближе к вечеру приехал доктор. Он закрылся с отцом в кабинете и долго беседовал. Доктор был знатоком своего дела; крепкий старик шестидесяти с небольшим лет, он носил пудреный парик и гладко брил щеки. Когда они вышли из кабинета, отец засмеялся и проговорил:

— Диву даюсь, вы ведь такой разумный человек. Что нового слышно о гиппогрифах и драконах?

Доктор улыбнулся и ответил, покачав головой:

— Тем не менее в жизни и смерти скрыто множество тайн, мы слишком мало о них знаем.

Они вышли, и больше я ничего не услышала. Тогда я не понимала, что имеет в виду доктор, но теперь, кажется, догадывала сь.

Глава 5. Поразительное сходство

В тот же вечер из Граца прибыл сын реставратора картин, угрюмый темноволосый парень. В повозке у него лежали два больших ящика с картинами.

От нашего шлосса до Граца, столицы здешних мест, почти десять лиг, и всякий раз по прибытии путника из города все обитатели замка собирались в парадной, чтобы послушать новости.

Приезд сына реставратора наделал в нашем уединенном замке много шума. Ящики остались внизу, а гонец был передан на попечение слуг, накормивших его сытным ужином. Затем, вооружившись молотком, долотом и отверткой, он с помощниками спустился в парадную. Мы с живейшим интересом следили за распаковкой ящиков.

На свет одна за другой извлекались старинные картины, обновленные искусной рукой мастера. Почти все они представляли собой портреты и приобретены были стараниями моей матери, знатной дамы из старинного венгерского рода. Кармилла наблюдала за происходящим совершенно равнодушно.

Отец читал по описи названия картин, а сын реставратора вычеркивал соответствующие номера. Не могу судить о художественной ценности этих произведений, но были они, несомненно, очень старыми и довольно занятными. Я видела их, можно сказать, впервые, так как от времени они потемнели настолько, что до реставрации невозможно было разобрать изображения.

— В списке остался еще один портрет, — сказал отец. — В верхнем углу написано имя, насколько я сумел прочесть, «Марсия Карнштайн», и дата: «1698 год». Интересно, что из него получилось?

Я помнила эту картину: небольшого размера, фута полтора в высоту, почти квадратная, без рамы. Изображение скрывалось под толстым слоем пыли и копоти.

Сын реставратора с нескрываемой гордостью извлек картину.

Портрет изображал женщину восхитительной красоты; она казалась пугающе живой. Мы отшатнулись: это была вылитая Кармилла!

— Кармилла, дорогая, вот так чудо! Это же ты, как живая, вот-вот заговоришь. Правда, красиво, папа? Смотри, даже родинка на горле точно такая же.

Отец рассмеялся и произнес:

— Да, сходство поразительное. — К моему замешательству, он был, казалось, совсем не удивлен; он быстро отвернулся и заговорил с сыном реставратора. Юноша, начинающий художник, неплохо разбирался в искусстве и очень толково судил о картинах, возвращенных к жизни его отцом. Я же, глядя на портрет, все больше и больше терялась в догадках.

— Папа, можно, я повешу эту картину у себя в комнате? — спросила я.

— Конечно, милая, — улыбнулся он. — Очень рад, что она тебе нравится. Я и не догадывался, что здесь скрывается такая красота.

Кармилла, казалось, не слышит этих восторженных речей. Она откинулась в кресле и, прикрыв глаза длинными ресницами, задумчиво взирала на меня. Поймав мой взгляд, она радостно улыбнулась.

— Теперь мы можем как следует прочесть имя, написанное в углу, — продолжала я. — Вот оно, выведено золотыми буквами. Это не Марсия; здесь написано: «Миркалла, графиня Карнштайн»; сверху — небольшая корона, под ней — дата: 1698 г. от Р.Х. Я в родстве с Карнштайнами: моя мама принадлежала к этому роду.