Фрэнсис Вилсон - Врата

Волосы были вечным проклятием. Семели не помнила, здесь ли, в лагуне, она родилась; не помнила, когда мама уехала из лагуны и увезла ее в Таллахасси[11]. Помнится только тамошняя начальная школа.

Первые воспоминания — дети тычут пальцами на волосы, дразнят ее «старухой». Во что бы они ни играли, никто не принимал в компанию Старуху Семели, поэтому в школьные и дальнейшие годы она в основном оставалась одна. В основном. Отверженность уже плохо, но другие девчонки на этом не останавливались. Нет, толпами гонялись за ней, срывали шляпу, под которой она прятала волосы, цеплялись, дергали ради забавы. Она без конца плакала у мамы на плече, прибегая из школы. Дома — только дома — чувствовала себя в безопасности, мама была единственным другом.

Семели ненавидела свои волосы. Иначе ее не дразнили бы, а играли, дружили бы с ней — ей больше всего на свете нужен был хоть какой-нибудь друг. Разве это слишком большое желание? Если б не волосы, она была бы своей. Маленькой Семели очень этого хотелось.

Шляпы не помогали, в семь лет она решила наголо остричься. Взяла мамины портновские ножницы и защелкала. Теперь вспоминает с улыбкой, а тогда было совсем не до смеха. Увидев ее, мама вскрикнула. Единственная подруга пришла в ужас, выхватила ножницы, попыталась поправить дело, не добившись большого успеха.

Дети в школе лишь сильней насмехались.

Теперь, впрочем, не насмехаются, с мрачным удовлетворением заключила Семели, продевая в просверленные в раковинах отверстия тонкий кожаный шнурок, висевший на шее. Некоторые, по крайней мере. Кое-кто никогда уже не засмеется.

Дора оставила за собой рябь и круги на воде. Рисунок почему-то напомнил вчерашний сон о чьем-то пришествии издалека. Глядевшую в воду Семели осенило прозрение. Она вдруг поняла:

— Он здесь.

10

Международный аэропорт Майами оказался более многолюдным и суетливым, чем Ла-Гуардиа. Джек пробирался к транспортной стоянке сквозь орды прибывающих и убывающих пассажиров. Сел в кольцевой автобус до пункта проката автомобилей. Чтобы помочь фирме выбраться со второго места, предпочел «Эвис». Выбрал самую неприметную с виду машину — бежевый «бьюик-сенчури».

В больнице советовали ехать по главной флоридской магистрали, но он вместо этого двинулся по 1-му Федеральному шоссе. Дольше будет. Парень в красном пиджаке в конторе фирмы «Эвис» снабдил его картой, указав по ней путь, в который он и пустился.

Кругом лежала Южная Флорида, плоская, словно крышка стола, под безжалостным солнцем, сиявшим в усеянном облачками небе сквозь влажную дымку, нависшую над землей. Кто-то где-то назвал Флориду огромной песчаной дюной, рудиментарным органом, прицепленным к континенту. Очень даже похоже на то.

Ожидалась более живописная картина, но кроны пальм вдоль дороги вяло обвисли, увядшие у стволов, серо-коричневые на концах. Вокруг выжженная трава и кусты. Видимо, из-за засухи, упомянутой Эйбом.

Джек добрался до дороги номер 1, также известной по песне как Дикси-хайвей[12], попав в небольшую пробку по направлению к югу. Водители, озиравшиеся на аварию на встречной северной полосе, несколько притормозили его. Глядя на полицейские проблесковые маячки, мигалки «скорой помощи», он с внезапной горечью подумал, что все точно так же вытягивали шеи при несчастном случае с отцом.

Минуя место происшествия, машины снова набирали скорость.

Какое-то время Джек с опаской ожидал, что вдоль 1-го Федерального шоссе замелькают типичные американские городки, достаточно теплые для пальм, с выстроившимися в парадные шеренги «Денни», «Венди», «Макдональдсами», «Блокбастерами», «Шевронами», «Тексако»[13]. Очередное свидетельство огорчительной унификации Америки, боязни непривычного, неприятия уникальности.

Потом на глаза начали попадаться бильярдные, колбасные, испанские вывески. Кубинское и мексиканское влияние. «Рыбное» заведение. Ну ладно, не типичный американский город. Город с собственным привкусом.

Окраска построек била в глаза. Никакого серого стандартного гранита. Палитра густо насыщена пастельными цветами, особенно бирюзовыми и коралловыми. Здания смахивают на шербет — апельсиновый, клубничный, лаймовый, лимонный, дынный — с какими-то незнакомыми ароматами. Торговая галерея выкрашена в оттенки подгнившей лимонной кожицы.

Дальше к югу одна за другой шли конторы по продаже подержанных автомобилей всех экспортирующих машины стран вперемежку со всевозможными «автомобильными средствами связи», «глушителями Мидас», «шинами Гудир», десятками безымянных автомастерских. Видно, здешний народ помешан на автомобилях.

Он почувствовал голод, заметил кафе под названием «Синий краб», принадлежавшее некой Джоуни, свернул с дороги. В заведении, украшенном изделиями местных ремесел, с расписанными местными живописцами стенами, было почти пусто — в конце концов, не сезон. Трое других посетителей прилипли к телевизору, где погодный канал демонстрировал зеленые, желтые и оранжевые завитки — предположительно тропический шторм «Элвис», — интересуясь, когда, черт возьми, дождь пойдет.

С парой кондиционеров в заведении Джоуни было б комфортней, но они разогнали бы грубый земной аромат флоридской атмосферы. Джек расположился под потолочными вентиляторами, заказав у официантки местное пиво. Она принесла какой-то «Айбор Голд», оказавшийся дьявольски вкусным, поэтому он выпил еще с крабовым сандвичем, изготовленным, видимо, в лучшем мире. Дамочка вполне может открыться в Верхнем Истсайде и горя не знать.

Наевшись досыта, он вышел. «Элвис» наверняка тоннами льет воду на Джэксонвилл и остальной север Флориды, а здесь тучи хоть и усеяли небо, ни одна не похожа на дождевую. Прогноз сухой до костей. Хотя густо-влажный воздух липнет к коже вроде слюнявого поцелуя нелюбимой тетки.

В машине Джек покрутил ручку настройки приемника в поисках музыки — предпочтительно рока — и нашел только кантри, испанскую речь, сладкоголосых проповедников, кричащих об Иисусе.

Хотите верить в Иисуса — отлично. Хотите, чтобы я верил в Иисуса, — тоже хорошо. Хотите, чего вам угодно. Только кричать зачем?

Наконец, наткнулся на волну рока, услышал Лу Рида и быстренько переключился на автоматическую настройку, давно придя к заключению, что Лу Рид — блестящий исполнитель, всю жизнь изображавший из себя автора песен, не способного ни петь, ни сочинить мелодию.

Тюнер остановился на танцевальной музыке. Джек не танцевал, ритм звучал монотонно, поэтому отыскал какую-то женщину, исполнявшую «Летних ребят» в двойном ритме, и сдался, когда убогий орган попытался сопроводить сольную импровизацию Кутча Корчмара. Разве Дон Хенли заслуживает подобного обращения?