Ричард Матесон - Зов смерти

Я пришел в себя там же, на полу спальни. Дождь лил еще сильнее, ревел за окнами, как водопад. По небу перекатывался гром, ночную тьму то и дело разрывали молнии.

Дождавшись очередной вспышки, я взглянул на кровать. И при виде одеял и простыней, разбросанных в неистовстве, пришел в ужас. Сол — с ней, внизу!

Я поднялся было на ноги, но из-за боли, вступившей в голову, не удержался и снова рухнул на колени. Провел трясущимися руками по лицу, нащупал рану на лбу, запекшуюся на виске кровь. И со стоном начал раскачиваться взад и вперед, чувствуя себя так, словно меня вернули в ту пустоту, откуда я еле вырвался, отстаивая свое право на жизнь. Сила дома возобладала над моей. Та сила, что была ее силой. Бездушная, тлетворная, старающаяся высосать из меня жизнь и затащить в ад.

Но я опять вспомнил о брате. И воспоминание это опять вернуло мне решимость и мужество.

— Нет! — крикнул я, словно бы в ответ дому, твердившему, что я — его беспомощный пленник. Встал, вопреки головокружению и боли, сделал шаг, задыхаясь от омерзительного запаха, заполонившего комнату. Дом трясло, гул то затихал, то усиливался.

Я думал, что иду к двери, но налетел на кровать. Ушиб ногу, зарычал от боли, развернулся и пошел обратно. Потом побежал. Не сообразил выставить перед собой руки и с разбегу налетел на закрытую дверь.

Боль была такая, что я закричал. Из разбитого носа тут же хлынула кровь. Рывком открыв дверь, чувствуя, что схожу с ума, я выскочил в коридор. Кровь, сколько я ни стирал ее на бегу, затекала в рот, капала на плащ — я не разделся, вернувшись в дом, только потерял где-то шляпу.

Пыталось ли что-нибудь задержать меня наверху лестницы, я не заметил. Сбежал с нее, оскальзываясь на ступеньках, навстречу неумолчному гулу, доносившемуся снизу, звучавшему одновременно музыкой и насмешкой. Каждый шаг отзывался в голове такой болью, словно в нее загоняли гвоздь.

— Сол! — крикнул я, ворвавшись в гостиную. И в растерянности умолк.

Там было темно, спирало дух от тошнотворного запаха. Мне стало дурно, и я поспешил дальше. Вбежал в кухню, но здесь запах был еще сильнее. Не в силах им дышать, я привалился к стене. Перед глазами заплясали разноцветные пятна.

Сверкнула молния, осветив кухню, и я увидел, что левая дверца шкафа открыта. За ней оказалась чаша с каким-то порошком, похожим на муку. Я только взглянул на нее — и во рту у меня пересохло, из глаз брызнули слезы.

Я попятился, задыхаясь, чувствуя, что силы мои вновь иссякают. Вернулся в поисках брата в гостиную.

Сверкнула еще одна молния и высветила из мрака портрет Клариссы. Я увидел его и оцепенел — лицо у нее изменилось. Утратило всю красоту. И выражало теперь только злобную радость. Глаза сверкали, улыбка казалась оскалом. Вправду ли портрет стал другим или то была игра теней, но даже пальцы рук ее казались сейчас когтями, готовыми рвать и душить.

И, попятившись от нее в испуге, я споткнулся о тело своего брата.

Я упал на колени, отчаянно вглядываясь в темноту. Увидел, при свете молний, сверкавших одна за другой, его белое, мертвое лицо. Застывшую на губах ужасную усмешку. Безумие в широко распахнутых глазах. И сердце у меня остановилось. Казалось, я сам сейчас умру. Не в силах поверить в страшную правду, я рванул себя за волосы и громко застонал, надеясь, что это только сон, и мать сейчас разбудит меня, и я взгляну на кроватку спящего Сола, увижу его невинную улыбку, темные кудри, разметавшиеся по подушке, и, успокоенный, снова засну.

Но кошмар не кончался. Дождь неистово стучал в окна, землю сотрясали громы и молнии.

Я взглянул на портрет, чувствуя себя таким же мертвым, как мой брат. Встал без колебаний, спокойно подошел к камину. Взял в руки лежавший там коробок спичек.

Она угадала мои намерения в тот же миг — коробок вырвали у меня и швырнули в стену. Я нагнулся за ним, и меня попыталась удержать какая-то невидимая сила. Горло стиснули холодные руки. Страха я не почувствовал, лишь зарычал, оттолкнул их и снова потянулся за спичками. В рот затекла кровь, я сплюнул. И поднял коробок.

Его опять выхватили у меня, разорвали на этот раз и разбросали спички по полу. Когда я наклонился, чтобы подобрать их, весь дом неистово сотрясло, гул перерос в страдальческий вой. В меня вцепились. Я вырвался. Встал на колени, начал шарить по ковру. Меня схватили за руки, и вокруг всего тела обвилось что-то влажное и холодное.

С упорством маньяка я при свете очередной молнии поднял одну из спичек зубами, чиркнул ею по ковру. Она вспыхнула и погасла. Дом трясся уже не переставая, отовсюду доносились шорохи, словно Кларисса, спасая свое проклятое, призрачное существование, созвала на битву со мной всех мертвецов.

Я поднял другую спичку. С ковра на меня уставилось белое лицо. Я сплюнул на него сквозь сжатые зубы кровью. Лицо пропало. Мне удалось высвободить одну руку, я выхватил спичку из зубов и чиркнул ею по стенке камина. Загорелся крохотный огонек, и меня отпустили.

Гул и тряска усилились. Против огня мертвецы были бессильны, но я все же прикрыл спичку рукой, боясь, что дунет неведомо откуда холодный ветер и погасит ее. Поднял журнал, завалявшийся в кресле, встряхнул, поднес к нему спичку. Страницы тут же занялись пламенем, и я бросил журнал на ковер.

Потом стал обходить комнату, зажигая одну спичку за другой. На Сола я старался не смотреть. Она убила его, и сейчас мне предстояло покончить с ней навсегда.

Ковер задымился. Шторы заполыхали, начала разгораться мебель. По дому пронесся, подобно порыву ветра, свистящий, горестный вздох и затих.

Когда запылала вся гостиная, я взглянул на портрет. И медленно двинулся к нему. Она поняла, что я собираюсь сделать. Дом затрясся еще сильней, раздался визг, такой, словно возопили сами стены. Сомнений не осталось — домом управляла она, и сила ее заключалась в этом портрете.

Я сорвал его со стены. Он задергался в руках, как живой. Содрогнувшись от омерзения, я швырнул его в огонь.

И чуть не упал — дом тряхнуло так, словно началось настоящее землетрясение. Но это был конец. Портрет запылал, и больше она ничего не могла сделать. Я остался в горящем доме один.

Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что случилось с моим братом. Чтобы кто-нибудь увидел такое его лицо.

Поэтому я поднял Сола и уложил на кушетку. До сих пор не понимаю, откуда у меня взялись на это силы. Словно кто-то помог.

Я сидел рядом, держа его за руку, пока огонь, пожиравший комнату, не начал подбираться ко мне. Тогда я встал. Склонился над братом, поцеловал в губы, прощаясь навсегда. И вышел из дома в дождь.

И больше туда не возвращался. Поскольку возвращаться было незачем.