Шон Хатсон - Отбросы

Луна вынырнула из облаков и вдруг осветила своим холодным белым сиянием несколько домов прямо перед Харви.

Тот замер на месте, даже дышать перестал.

Укрытие?..

Харви был уверен, что это ферма. Там...

Он сжал кулаки. Почему так трудно думать?

Один, два, три... Возможно, зданий было больше. Выстроенные по принципу каре, с большим открытым двором посередине: фермерский дом, амбар, загон для свиней, сарай. Харви пошел дальше, к главному входу дома. Шаря глазами по сторонам, он прислушивался к малейшему шороху. По дороге к двери ничего не произошло. Он переходил от окна к окну, пытаясь разглядеть сквозь заляпанные грязью стекла внутреннее убранство, но в этой кромешной тьме трудно было что-либо понять. Надо проникнуть в дом. Можно разбить окно. С его незаурядной силой дверь не представляла серьезного препятствия. А вдруг кто-нибудь пройдет мимо? Заметит, что дверь взломана, и сообразит: что-то здесь не так? Его обнаружат, и полицейские придут за ним. Кривая усмешка вновь тронула губы: Не такой уж он дурак. Развернувшись, он пошел обратно через двор, к амбару. Огромные деревянные ворота стояли распахнутые настежь, и Харви осторожно ступил в раскрывшую ему объятия тьму.

В амбаре пахло сыростью и гнилой соломой. Связки ее лежали в углу и на сеновале, к которому была приставлена рахитичного вида лестница. Огромный мужчина поставил здоровенную ступню на перекладину, испытывая ее прочность. Она застонала под тяжестью его тела, но выдержала, и он стал подниматься наверх.

На сеновале лежало около дюжины тюков соломы, деревянный пол устилал тонкий слой ее полуразложившихся остатков. Зловоние было почти невыносимым, но Харви, казалось, не замечал его. Через щели в крыше пробивался слабый лунный свет, неспособный рассеять черноту ночи. Шифер сплошь был усеян прорехами, и Харви старался держаться от них подальше, прячась под спасительным покровом темноты. Он привалился к одному из тюков соломы и сунул руки в карманы пальто за оставшимися сандвичами, которыми разжился минувшим утром. Он запихивал пищу в свой огромный рот и жадно глотал ее, пока еда не закончилась. Оставался еще термос. Набрав полный рот, ощутил, что содержимое уже остыло, и Харви сердито выплюнул питье, далеко отшвырнув пустой сосуд.

Он устал, хотелось спать, интуиция подсказывала ему, что это самое безопасное место для ночлега. Даже полицейские не найдут его здесь. Харви был уверен. Он вытянул ноги и зевнул.

Что-то холодное коснулось его правой руки, и от неожиданности он чуть не вскрикнул.

Оглядевшись по сторонам, Харви отполз в сторону и попытался разглядеть, на что наткнулась его рука. Он прислушался, но ничего не услышал, только стук собственного сердца. Постепенно он успокоился. Лунный свет, пробившись сквозь щели, упал на потревоженный Харви предмет, и Пол поднялся на ноги, не сводя с него взгляда.

Это был серп.

Засунутый в тюк соломы, он торчал теперь из прогнившей обвязки. Поржавевшее лезвие оставалось предательски острым. Харви ухватился за ручку и вытащил серп. Взвесил его на руке, осклабился и полоснул им по воздуху. Раздавшийся свист нарушил тишину амбара. Харви издал гортанный звук, радуясь находке, как ребенок новой игрушке. Он вытер деревянную ручку о штаны, ибо влага, казалось, пропитала дерево насквозь. В желудке громко заурчало, и сосущее чувство голода вновь напомнило о себе. Харви заскрежетал зубами и полоснул серпом по ближайшей связке соломы, срезав мощным движением изрядный пук. Другой рукой он потер живот и раздраженно заворчал.

Огромный мужчина повертел серп в руках, внимательно разглядывая лезвие. Провел по нему большим пальцем. Нажал чуть сильнее, чем следовало бы, и на месте пореза выступила капелька крови. Харви чертыхнулся и поднес палец ко рту. Зарычал. Острый! Его отец пользовался опасной бритвой; и иногда, ребенком, ему случалось наблюдать за тем, как тот бреется. Все остальное время бритва лежала в деревянном ящичке на полке в ванной комнате. Ремень для правки бритвы висел рядом. Харви хорошо помнил этот ремень, его запах. И этот пригорный запах маслянистой кожи он возненавидел.

Он помнил тот ремень и на ощупь. Перед его мысленным взором предстала картина далекого прошлого, и Харви почти физически ощутил боль... Маленький мальчик, избиваемый пьяным разъяренным отцом, хохотавшим всякий раз, когда он опускал ремень на бледное детское тело.

На бледное тело Харви.

Он снова взмахнул серпом, срезав пук соломы. Воспоминания детства навеки врезались в память — незаживающая, кровоточащая рана, которая вечно будет мучить его.

Он был единственным ребенком в семье, никогда не имевшим ни сестры, ни брата, которые разделили бы с ним его грустное бедное существование. Об этом позаботилась мать Элизабет. Из-за неправильного положения плода ее первые роды были долгими и мучительными, после чего она поклялась никогда больше не испытывать подобного. Ее страх вновь забеременеть был настолько силен, что она стала отказывать отцу Харви в любовных утехах. Но Ричард Харви не привык, чтобы ему отказывали. Вначале он искал утешения в бутылке, за три года превратившись из крупного, сильного мужчины в жалкое подобие человека. Когда он пил, казалось, не бутылка отдавала ему свое содержимое, а он переливал в нее свои жизненные силы.

Харви до сих пор помнил ту ночь, когда отец, как обычно, пьяный, пришел домой. Однако на этот раз он был настроен воинственно и требовал, чтобы Элизабет дала ему то, что принадлежало ему по праву. Юный Харви четырех лет от роду слышал, как они ссорятся за стеной. Слова перерастали в крики, а потом в такой визг, что он встал с постели и пошлепал на звуки воплей и проклятий. Харви толкнул дверь и увидел, как отец пытается повалить мать на постель, одной рукой грубо раздвигая ей ноги, а другой пытаясь ввести в нее свой вялый член. Элизабет кричала, а он бодал ее своим морщинистым лбом, пока не разбил ей нос. Забрызганные кровью, они извивались на кровати, как две змеи. Их движения были судорожными и беспорядочными.

Юный Харви повернулся, чтобы уйти, но отец зарычал на сына, заставив остаться. И тот вынужден был повиноваться.

Дрожа от беспомощности, мальчик в смущении наблюдал, как его мать дергается от боли под навалившимся на нее отцом, который наконец, достигнув оргазма, скатился с кровати, оставив Элизабет почти в бессознательном состоянии. Ричард Харви схватил сына за плечи, дыхнул ему в лицо перегаром, выругался и потащил в ванную, где бил ремнем для правки бритв до тех пор, пока тело ребенка не покрылось рубцами. При этом он кричал, что из-за него, щенка, между родителями не ладятся отношения: если бы он появился на свет без осложнений, все было бы по-другому.