Лорел Гамильтон - Пляска смерти

Мика потер руками плечи:

— Анита, полегче.

Он был прав. Поскольку перекидываться я не умею, то призвать зверя я могу, а вот завершить вызов как положено — нет, и это получалось как эпилептический припадок. Не слишком приятно, и платье будет погублено. Однако Грэхем меня достал. Много чем достал.

Вызванная энергия заставила его посмотреть на меня и впервые вспомнить, что я — не просто симпатичная задница, за которую он хочет подержаться, но пока что не вышло.

— Я — лупа твоей стаи, Грэхем, пока Ричард не выберет другой подруги. — Я шагнула вперед, и Мика отступил, давая мне место. Я продолжала идти, вталкивая свою силу в это высокое мощное тело, и потому Грэхему пришлось отступить. — Но Больверком клана Тронной Скалы я и после этого останусь, Грэхем. Всегда я буду исполнителем злых дел для твоего Ульфрика, твоего царя волков. И я — палач маленьких волчишек-оборотней, которые не помнят свое место. Кажется, ты как раз об этом забыл.

Я загнала его между ящиками кладовой. Он по дороге зацепил головой свисающую с потолка лампу, она закачалась, разгоняя по кладовой тени и темноту.

Я стала ощущать часть своей личности, которая появилась как зверь Ричарда, но теперь как-то стала моей и сейчас металась где-то под поверхностью сознания. Будто я сама — клетка в зоопарке, а зверь бегает вдоль решетки. Бегает, и это ему не нравится. В западне — и всей душой рвется на свободу.

Я пошатнулась, Мика и Натэниел подхватили меня раньше, чем Грэхем мог бы ко мне прикоснуться.

— Не трогай ее! — зарычал Мика.

— Она вызвала волка, — пояснил Натэниел, — и если сейчас другой волк ее коснется, ей труднее будет удержать его в узде.

Я вцепилась в них, в двух моих котов, ткнулась лицом в теплую шею Мики, вдохнула его аромат. Но под этим теплым запахом его самого, ароматом его одеколона, ощущался резкий мускусный запах леопарда. Он помог прогнать волка, помог мне овладеть собой.

Грэхем рухнул на колени, склонив голову.

— Прости мне, лупа. Я забылся.

— Не размеры создают доминанта, Грэхем, а сила. Ты ниже меня в нашей стае. Ты всегда будешь ниже Мики, потому что он — вожак другого народа, у которого с волками договор. И ты будешь обращаться с ним соответственно, или в следующий раз с тобой будет говорить не лупа, а Больверк.

Он испуганно поднял глаза, будто не ожидал от меня этих последних слов. Он вел игру, а я вдруг подняла ставки так высоко, что игра резко перестала ему нравиться. Может быть, я не стала бы вспоминать о Больверке, если бы не нервничала так из-за возможной беременности. А может, просто Грэхем меня достал.

Раз Натэниел был повышен от pomme de sang в моего подвластного зверя, то мне понадобился новый pomme de sang. Жан-Клод и еще несколько вампиров посовещались глубокомысленно и наконец пришли к выводу, что не зря зверь, отвечающий на зов, слуга-человек и pomme de sang — это три разные должности. Первые двое так сильно связаны с тобой метафизически, что питать тебя они не могут — это как есть собственную руку. Можно, если хочешь, но за это есть своя цена. Брюхо наполняется, но энергия тратится из иных мест. Элинор — одна из тех, кто по нашему приглашению приехал из Англии вступить в наш поцелуй вампиров, — догадалась, почему мне приходится так часто питаться от всех моих мужчин: почти все те, от кого я питаю ardeur, связаны со мной метафизически: Жан-Клод — как мой мастер, Ричард — как мой Ульфрик и подвластный зверь Жан-Клода. Мы — триумвират силы, но нам иногда нужно брать топливо вне этого триумвирата. Я случайно создала еще один триумвират силы с Натэниелом и Дамианом в качестве своего слуги-вампира (тоже, кстати, метафизически невозможно), и снова они перестали быть только пищей. Так что, сколько бы я от них ни «питалась», насытиться надолго я не могла. Ашер, правая рука Жан-Клода и наш возлюбленный, был пищей в полном смысле слова. Реквием тоже был бы ею, если бы я позволила себе с ним настоящий половой акт. Байрон оказался пищей в аварийной ситуации, и, если честно, не совсем мой тип, чтобы вводить его в свою спальню на постоянной основе. Секс со мной был ему приятен, но предпочитал он мальчиков. Я ничего не имела против быть у кого-то не самой главной возлюбленной, но быть половым извращением — это меня задевало.

Джейсон, pomme de sang Жан-Клода, был очень хорош во всех смыслах, но кормить каждый день и меня, и Жан-Клода он не мог. Кто-то один был мне нужен на эту должность, или даже двое, пока я не научусь лучше управлять ardeur’ом.

Грэхем был одним из тех, кого Жан-Клод мне порекомендовал вызвать на «интервью» как кандидата в pomme de sang. Жан-Клод считал, что если бы эти «интервью» я проводила чуть более интимно, сейчас у меня уже был бы новый pomme de sang. И называл меня упрямой. Ашер называл меня глупой — за отказ воспользоваться такой возможностью. Может, это и было глупо. Я не сказала Ронни, что все мужчины моей жизни составили для меня шорт-лист других мужчин как кандидатов на испытание — она бы еще больше разозлилась, потому что, если бы Луи ей сделал такое щедрое предложение, она бы на седьмом небе была от счастья. Но я — не Ронни, и то, что обрадовало бы ее, меня сильно смущало.

Из всех мужчин, которые приходили в мою постель просто спать и обниматься, Грэхем был самый настойчивый. Он ясно дал понять, что хочет большего, чем я собираюсь дать. Конечно, не будь я такой упрямой, он бы тоже сейчас участвовал в конкурсе возможных папочек… от этой мысли я вся похолодела. Вот еще довод в пользу того, чтобы не трахаться со всеми, с кем в одной койке оказываешься.

— Лупа, я молю о прощении. — Лицо его все еще было перепуганным от моего упоминания о Больверке, но слова — слова не были словами мольбы. На самом-то деле. У волков молить о прощении можно единственным образом — куда более близким и интимным, чем мне хотелось бы от Грэхема, но если бы я запретила такой жест, между нами возникла бы трещина, которая могла бы расти и в результате повредить стае Ричарда. Вот блин.

— Молишь? Тогда моли, Грэхем.

В моих словах не звучала неловкость — звучала злость. Злость — это мой вечный щит. Я пытаюсь научиться прятаться за чем-нибудь другим, но злость все равно остается моим щитом — испытанным и верным, и сейчас она тоже помогла.

Он встал, возвышаясь надо мной. Такой широкоплечий, мускулистый, большой — а на лице страх. Наконец-то он поверил, что я могу сделать ему больно, если он меня из себя выведет. И что у меня будет право делать ему больно. Надо сказать, видеть страх на его лице не было неприятно — он сам на это напросился. Мы хотели по-хорошему — Мика, Натэниел и я, но некоторые просто не понимают хорошего обращения. Что ж, на такой случай всегда найдутся альтернативы.