Стивен Кинг - Бессонница

Это тиканье… Такое громкое и такое ровное.

Мне бы очень хотелось добраться до этой штуки, что издает эти звуки, подумал он. Я бы расколотил ее на куски, я бы топтал ее ногами, пока она не разлетелась бы на сотни мелких кусочков. Бог свидетель, я бы именно так и сделал.

Он уснул в кресле почти сразу после полуночи, а когда проснулся на следующее утро, воздух был прохладнее, чем накануне, и Каролина уже проснулась, в полном порядке, с ясными глазами. Казалось, что она вообще здорова. Ральф отвез ее домой и вновь приступил к своей тяжкой работе: делать последние месяцы ее жизни максимально приятными. И он еще долго не вспоминал про Эда Дипно; даже когда на лице Элен стали появляться синяки, он все равно еще долго не вспоминал про Эда.

Когда лето сменилось осенью, а осень – зимой, последней зимой Каролины, Ральф уже не мог думать ни о чем другом, кроме этих часов смерти, которые тикали все громче и громче, пусть даже и замедлили ход.

Но тогда у него еще не было проблем со сном.

Проблемы начались позже.

Часть первая

Маленькие лысые доктора

Между теми, кто может спать, и теми, кто спать не может, – бездонная пропасть. Это один из важнейших критериев разделения человеческой расы.

Глава 1

Примерно через месяц после смерти жены Ральф Робертс впервые в жизни узнал, что такое бессонница.

Поначалу эта проблема не казалась такой уж серьезной, но со временем становилось все хуже и хуже. Где-то спустя полгода после первых приступов бессонницы Ральф дошел до предела. К концу лета девяноста третьего он начал всерьез задумываться о том, каково это будет: провести весь остаток жизни в сумеречном состоянии полусна-полубодрствования. Конечно, до этого не дойдет, убеждал он себя, ни за что не дойдет.

Но был ли он в этом уверен? На самом деле, нет. И вот это его угнетало больше всего. Тем более что все книги по проблемам нарушения сна, которые Майк Хэнлон сумел найти для него в Публичной библиотеке Дерри, вовсе не помогали. Они все почему-то противоречили друг другу. В одних бессонницу называли симптомом какого-то более серьезного заболевания, в других писали, что это вполне самостоятельная болезнь, а в одной из них Ральф вычитал даже, что бессонница – это не более чем миф. Но проблема была еще глубже; насколько Ральф уразумел из книг, никто точно не знал, что такое сон, каковы его механизмы и что происходит с человеком, когда он спит.

Он прекрасно осознавал, что пора бы уже перестать изображать из себя исследователя-любителя и пойти к доктору, но оказалось, что это очень непросто – заставить себя. И дело, наверное, было в том, что он до сих пор относился к доктору Литчфилду с некоторым подозрением. В конце концов именно Литчфилд поначалу определил опухоль Каролины как обычные головные боли из-за давления (к тому же у Ральфа было подозрение, что доктор Литчфилд, убежденный холостяк, просто-напросто рассудил, что это просто нервное и Каролина сама напридумывала себе всяких болезней), а потом, когда Каролине поставили правильный диагноз, Литчфилд делал все возможное, чтобы как можно реже общаться с Робертсами. Ральф даже не сомневался, что если бы он спросил доктора Литчфилда прямо, почему он так упорно избегает встреч, тот бы ответил, что он ничего не избегает, просто он передал Каролину Джамалю, специалисту в данной конкретной области… все вполне справедливо и честно. Именно так, как надо. Да. Вот только Ральф не упускал возможности заглянуть в глаза Литчфилду во время их редких и кратких встреч в период между июлем, когда у Каролины начались первые приступы, и мартом, когда она умерла, и в глазах доктора он видел вину и неловкость. Во всяком случае, Ральфу так показалось. Это был взгляд человека, которому больше всего на свете хочется забыть о том, как он облажался. И Ральф был уверен, что единственная причина, почему он спокойно общается с доктором Литчфилдом и не пытается наброситься на него с кулаками, заключается в том, что доктор Джамаль объяснил ему, что заболевание Каролины почти невозможно диагностировать на ранней стадии, а к тому времени, когда у Каролины начались головные боли, опухоль уже разрослась и начала проникать в другие участки мозга.

В конце апреля доктор Джамаль уехал в Южный Коннектикут, где открыл частную практику, и Ральф не успел поговорить с ним о своей бессоннице. Ему почему-то казалось, что Джамаль выслушал бы его, как никогда не сумеет выслушать доктор Литчфилд.

К концу лета Ральф прочел уже достаточно специальной литературы по интересующему его вопросу, чтобы понять, что та бессонница, которая мучает его по ночам, если и не была каким-то уж уникальным клиническим случаем, все же встречается реже, чем обычное нарушение медленной фазы сна. Люди, не страдающие бессонницей, входят в первую стадию сна, называемую в медицинской литературе медленной стадией, в среднем минут через десять после того, как ложатся спать. А у тех, кто страдает бессонницей, этот процесс занимает значительно больше времени, и иногда люди не могут заснуть часа три, и все это время они пребывают как бы на грани между сном и реальностью. Нормальные здоровые люди входят в третью стадию сна (в некоторых старых книгах эту стадию называли тета-стадией) минут через сорок пять после засыпания, а страдающие бессонницей – опять же – мучаются еще час или два, а иногда им и вовсе не удается достичь этой стадии. Тогда они просыпаются невыспавшимися, совершенно разбитыми и подавленными, иногда – с расплывчатыми воспоминаниями о каких-то странных и неприятных снах, но чаще всего – с ошибочным ощущением, что они всю ночь вообще не смыкали глаз.

Вскоре после смерти Каролины Ральф начал просыпаться раньше обычного. Он по-прежнему ложился спать сразу же по окончании одиннадцатичасовых новостей и по-прежнему засыпал почти сразу, но если раньше он просыпался без пяти семь, ровно за пять минут до звонка будильника, то теперь он начал просыпаться в шесть. Сначала он решил, что это вполне нормально для семидесятилетнего старика со слегка увеличенной простатой и нездоровыми почками, но ведь он просыпался вовсе не от того, что ему слишком уж хочется в туалет, и больше всего его беспокоило, что даже после того, как он сходит в туалет, он все равно не может заснуть. Он ложился в кровать, которую они столько лет делили с Каролиной, но почти час просто лежал, ворочаясь с боку на бок и дожидаясь семи часов, чтобы встать. Со временем он прекратил эти бесплодные попытки снова заснуть – он просто лежал на кровати, сложив на груди слегка припухшие руки, и тупо смотрел в потолок. Причем ощущение было такое, что глаза у него становились огромными, как дверные ручки. Иногда он думал о докторе Джамале, который теперь у себя в Вестпорте по-прежнему утешал пациентов своим тихим и мягким голосом с индийским акцентом и воплощал в жизнь свою Американскую Мечту. Иногда он думал о всех тех местах, куда они ездили с Каролиной в старые добрые времена, и чаще всего он мысленно возвращался в тот жаркий день на пляже в Бар-Харбор, когда они с Каролиной сидели за столиком для пикников под большим ярким зонтом, они сидели в одних купальных костюмах, ели жареных моллюсков под сладким соусом, пили лимонад из бутылок с узким горлышком и смотрели на море, где по синей глади скользили парусные яхты. Когда это было? В шестьдесят четвертом? Или в шестьдесят седьмом? Какая разница…