Дженнифер МакМахон - Обещай, что никому не скажешь

Когда я вслед за Рейвен вошла в гостиную, то увидела, что изнутри дом выглядел так же, как я помнила: тот же диван, заваленный подушками, деревянное кресло-качалка и лоскутный коврик. Слева от двери стояла скамья, на которую садились, чтобы снять обувь, а вдоль стены тянулся ряд крючков для верхней одежды. Там висел непромокаемый плащ, пуховик и ярко-оранжевый жилет для лесных прогулок в охотничий сезон. Никаких сомнений: я вернулась в Вермонт.

Пройдя вперед и повернув на кухню, я увидела белую эмалированную дровяную плиту и круглый деревянный стол, который стоял еще в типи моей матери. Дверь ее спальни в дальнем конце дома была заперта. Соседняя дверь, ведущая в ее художественную студию, была приоткрыта, и я мельком увидела цветные холсты, раскладную кровать и комод с зеркалом, придвинутые к задней стене. В доме пахло древесным дымом, масляными красками и лавандовым лосьоном, которым пользовалась моя мать. Знакомые запахи, и я невольно находила в них утешение.

Новостью для меня были записки, развешанные повсюду, — белые бумажки с напоминаниями, написанные яркими фломастерами. На обратной стороне входной двери: «Твоя дочь Кейт будет здесь сегодня во второй половине дня». Под ней была прикреплена моя моментальная фотография, сделанная во время предыдущего визита. На снимке я смотрела прямо вперед с угрюмым видом: настоящий кандидат на доску объявлений «Разыскивается живым или мертвым». Я даже могла представить подпись: «Виновна в том, что бросила мать. Предлагается награда».

Несколько надписей, сделанных красным фломастером, были прикреплены к плите: «СТОЙ! НЕ ЗАЖИГАТЬ!» На всех шкафчиках виднелись надписи с описанием их содержимого: тарелки, стаканы, крупа. Рядом с телефоном на стене висел список имен и номеров. Еще там была записка: «НЕ НАБИРАТЬ 911 БЕЗ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ!» (Впоследствии я узнала от Рейвен, что моя мать звонила по номеру 911 несколько раз в день и спрашивала, в каком доме она находится, или же хотела узнать, где достать йогурт.)

Два года назад Мэгпай была котенком, которого подарили матери Рейвен и Опал. Сейчас кошка неторопливо вышла из студии и обвилась вокруг ноги моей матери, выписывая маленькие восьмерки, одно колечко за другим, — изящное черно-белое существо. Мать взяла кошку на руки, приласкала ее и отнесла к газовому холодильнику «Сервель».

— Что у нас на ланч?

— Ты уже позавтракала, Джин, — сказала Рейвен.

— Что я ела?

— Тосты с жареным сыром.

— А что на ужин?

— Ты только что поужинала. Гэбриэл принес тебе тушеное мясо с овощами.

— Я хочу есть, — жалобным детским голосом пропищала мать. Она бесцеремонно сбросила кошку на пол. — Так что у нас на ланч?

Рейвен проигнорировала этот вопрос. Она открыла банку консервов и вывалила содержимое в миску Мэгпай на кухонной стойке. Кошка с урчанием пританцовывала у ее ног. Тут мать быстро наклонилась и ткнулась лицом в кошачью миску. Она вцепилась в тунца и откусила хороший кусок, прежде чем Рейвен оттащила ее.

— Я сделаю тебе сэндвич, Джин. А теперь иди и сядь. — В ее голосе звучали резкие, почти враждебные нотки, и это стало для меня неожиданностью. Она ухватилась за стойку и с шумом выдохнула.

Мать повернулась ко мне.

— Они морят меня голодом, — сказала она. Я молча смотрела на нее. К ее лицу прилипли кусочки тунца.

— Я тебя знаю, — с улыбкой добавила она.

У меня разболелся живот. Я боролась с желанием выбежать на улицу, с дикой скоростью перебирая ногами, как персонаж мультфильма, запрыгнуть в автомобиль, взятый напрокат, и сесть на ближайший самолет до Сиэтла. Я годами не видела мать, но знала ее как умную, находчивую и горделивую женщину. Теперь это был совсем другой человек. Казалось, моя мать куда-то исчезла без моего ведома, не предупредив о своем уходе. Я подумала, что она проделала со мной такой же фокус, какой и я проделала с ней. Счет сравнялся.

Немного позднее, когда мать доела сэндвич, мы с Рейвен уложили ее в постель, а потом устроились на диване в гостиной. Мне хотелось выпить чего-нибудь покрепче, но я знала, что в доме ничего нет. Моя мать никогда не любила спиртное. «Кэт, я никак не пойму, зачем тебе хочется глушить свои чувства и Богом данный разум с помощью этого пойла».

Рейвен достала спичечный коробок и зажгла масляные лампы. Как и в типи, свет исходил от свечей и масляных ламп, тепло — от дровяной плиты, а воду приносили из колодца у большого амбара в ведрах и галлонных банках. Когда ей нужно было помыться, она пользовалась ванной в большом амбаре. Это был независимый образ жизни, выбранный моей матерью, когда она была самодостаточным человеком. Это была жизнь, которую я хорошо помнила, даже спустя много лет. И я была уверена, что это послужило причиной моего пристрастия к бытовым устройствам, которыми был наполнен мой дом в Сиэтле: блендер, кухонный комбайн, микроволновая плита, кофемолка, кофеварка, электрическая открывалка для консервов, мультиварка, электрическая зубная щетка, яркие галогеновые трековые светильники, освещавшие каждый уголок.

Рейвен порылась в своей кожаной наплечной сумке, словно волшебница, ищущая заклинание, и вручила мне большое металлическое кольцо с ключами. Она показала мне, как они запирали мою мать по ночам в спальне на латунный навесной замок.

— О, Господи, — сказала я. — Она что, беглая преступница?

Рейвен объяснила, что если мы не будем этого делать, то мать может куда-нибудь уйти и заблудиться. По ночам ей становилось хуже. Днем моя мать хотя бы что-то соображала. Рейвен пообещала, что утром я увижу, как она изменится за ночь.

Другой ключ предназначался для запертой коробки на холодильнике, где хранились лекарства, прописанные доктором Кроуфордом за последние несколько месяцев: лоразепам, галоперидол, амбиен и тюбик с мазью от ожогов. Рейвен объяснила, что ей не нравился эффект от этих таблеток, они как будто одурманивали мать. Я старалась не закатывать глаза: а как она думала, для чего предназначены эти лекарства? Для душевного спокойствия? Она сказала, что до сих пор они давали ей таблетки только в особенно плохие моменты, но после пожара подумали о том, что, возможно, стоит увеличить дозировку. В большинстве случаев они обходились лишь домашними настойками Гэбриэла: настоем для улучшения памяти из гинкго, которую Рейвен добавляла в чай два раза в день. На ночь она давала матери отвар из корня валерианы. При мысли об этом у меня появилась горечь во рту, и я мысленно пообещала не подвергать свою мать такой ботанической пытке.

— Сейчас мы тщательно выполняем предписания доктора Кроуфорда, — сообщила Рейвен. — Пусть уж лучше она будет одурманенной, лишь бы не случилось новой беды.