Фенрир. Рожденный волком - Лахлан Марк Даниэль
Рядом с костром стоял человек. Он был низенький, толстый и темноволосый, в руках он сжимал нож с широким лезвием.
– Чахлик? Волкодлак? Ликос? Люпус?
Последние два слова она узнала. Волк. Он двинулся вперед, подняв широкий нож.
Она вспомнила о своем кошмарном сне, о человеке-волке, который пытался ее защитить, и еще о существе из ее видений, о волке, заявлявшем, что любит ее. Все это по-прежнему казалось бессмысленным, и, наверное, только благодаря внутреннему чутью Элис уловила связь между этим толстым коротышкой и рослым человеком-волком, который погиб, сражаясь за нее. Как бы то ни было, она все равно во власти этого толстяка.
Элис проговорила на латыни:
– Я Элис, из благородного франкского рода, из рода Роберта Сильного, сестра графа Эда. За мной гонятся норманны, и ты получишь большую награду, если поможешь мне спастись.
Коротышка улыбнулся до ушей.
– Так это ты? – сказал он. – Госпожа, меня прислали сюда за тобой.
– Кто прислал?
Она прижала ладонь к голове, пытаясь прикрыть волосы.
От подножия холма доносился шум – собачий лай и крики людей.
– Князь народа русь, Олег.
– Тогда заклинаю тебя, ради твоего князя, помоги мне. Мне от них не сбежать. Ты меня спрячешь? – взмолилась Элис.
Он подошел к ней, поднимая нож.
– Смерти я не боюсь, – сказала она.
– Ну, надеюсь, до этого не дойдет, – отозвался коротышка. – Прошу прощения, госпожа. – И с этими словами он отрезал порядочную прядь ее волос.
Глава пятая. Голоса в темноте
Битва в церкви закончилась. Викинги выгнали франков на улицу и захлопнули двери, оказавшись таким образом в ловушке. Исповедник слышал изнутри, как франки собираются под церковью, слышал их взволнованные голоса:
– Они там! Они внутри! Мы их поймали.
Ему на ум сами пришли слова псалма, но он не стал произносить их вслух: «Восстань, Господи! спаси меня, Боже мой! ибо Ты поражаешь в ланиту всех врагов моих, сокрушаешь зубы нечестивых»[3].
Он был готов воззвать к Богу из Ветхого Завета, могущественному, оберегающему, мстительному Богу. Но вместо того он поблагодарил Господа за испытание и помолился о том, чтобы язычники успели обратиться к Христу перед смертью. «Божья воля, – подумал он, – направляет все в жизни, поэтому жаловаться или выказывать слабость перед лицом испытаний означает роптать на Бога. Если что-то происходит, то только потому, что Он пожелал, чтобы было так».
Викинги рядом с ним переговаривались. Он успел достаточно выучить их язык во время предыдущих осад, чтобы улавливать суть беседы. У исповедника были удивительные способности к языкам. Язык норманнов пришел к нему так легко, будто он с детства говорил на нем.
– Мы крепко здесь застряли.
Исповедник слышал, как мечутся по церкви норманны.
– Сколько погибло?
– Из наших вроде никто не погиб. Во всяком случае, я не вижу. У кого-нибудь есть свеча или хворост?
– А люди Зигфрида? Сколько их уцелело?
– Четверо. То есть, мне так кажется, сейчас трудно сказать наверняка.
– Не может быть, чтобы четверо. Только за нами бежали четверо.
– Знаю. Однако воинов короля не назовешь отличными бойцами.
– Зато у одного из них был отличный меч.
– Но ты все равно не смог бы его забрать, Офети. Если бы его сородичи увидели у тебя этот меч, случилась бы большая беда.
– Это точно. У них.
Офети. Исповедник решил, что это прозвище. Означает, наверное, «толстяк».
– Тебе пришлось бы его вернуть. Ну и темень здесь, хоть глаз выколи. Ты что, без штанов и башмаков?
– Точно.
– Слава Тору, что здесь так темно. А почему ты полуголый?
– Я как раз собирался показать одной бабенке в лагере свои способности, когда этому паршивому Ворону приспичило лезть на стену. Я так понял, что ты не обрадуешься, если я задержусь, натягивая штаны.
– Не-е, она просто стянула у тебя штаны, когда ты на минутку отвернулся!
– В наши дни шлюхам доверять нельзя, – согласился Офети.
Зазвучал новый голос:
– Неудивительно, что франки удрали, уж больно громко ты звенел.
Все засмеялись.
– Не могу поверить, что мы позволили втянуть себя в это дело, – проговорил чей-то приглушенный голос.
– Да, идти за этим оборотнем было не к добру.
– Если б мы не пошли, он точно схватил бы ее. Но посмотри на дело с другой стороны. Нас окружило столько врагов, что даже тебе, Хольмгейр, удастся кого-нибудь убить.
– Это ты виноват, Офети, это твой бог Тюр благословил нас множеством врагов.
Голоса звучали непринужденно, мужчины смеялись. Исповедник понял, что это такое, – воинская бравада, но даже если они прикидывались, то очень убедительно, вынужден был признать Жеан.
– Давайте смотреть правде в лицо, – сказал тот, кого назвали Хольмгейром. – Виноват во всем только этот ослепленный Одином человек-ворон, за которым мы пришли сюда. Где он теперь?
– Побежал догонять волка и девчонку.
– Угу, великолепно. В таком случае прощай, награда. Зигфрид скорее подвесит нас за мошонку, чем наградит.
– Но нам еще может повезти. Фастар и остальные побежали за ним.
– Понадеемся, что они спустят с паршивца шкуру, когда догонят.
– Понадеемся, что он не спустит шкуру с них.
Этого голоса исповедник до сих пор не слышал. Он звучал спокойнее остальных и гораздо серьезнее.
– Слишком поздно. Ворон ее схватит. Он сказал, что так будет.
– Не говори так, Астарт. Эта девчонка стоит живой семьдесят фунтов серебра. А он что хочет? Принести ее в жертву?
– Ничего подобного, он просто хочет ее убить.
– Но зачем?
– Что значит «зачем»? Разве слугам Одина нужна причина, чтобы желать кому-нибудь смерти? Может, он проголодался.
– О, нет. Нет и нет!
– Но разве это не причина?
– Я же не могу принести Зигфриду кучу обглоданных костей!
– Почему же нет?
– Скажем так, кости могут быть чьими угодно.
– Значит, так и сделаем, – сказал Офети.
Подобное предложение отчего-то ужасно рассмешило викингов.
Жеан услышал, как скрипнула, открываясь, дверь церкви, раздался крик, и дверь снова захлопнулась.
– Попробуй, ты, франкская свинья, только попробуй! – прокричал северянин. – Только сунься!
Хольмгейр сказал:
– Слушайте, здесь темно, как в заднице у Гарма. Надо добыть огня.
Исповедник продолжал молиться за спасение душ северян и гибель их тел.
– Да плюнь ты. Скажи лучше, что делать с толпой снаружи? Точно знаю, они нас выкурят. И тогда огня будет хоть отбавляй.
– Они ни за что не сожгут святое место, это же наша работа. Успокойся. Все равно этот дом крепкий, как скала, сомневаюсь, что его можно вот так запросто взять и сжечь. Худшее, что с тобой случится, – смерть от меча.
– Ну, если так, то беспокоиться не о чем.
– На самом деле худшее, что может случиться, – это если нас схватят живьем.
– Я не дамся. – Это произнес четвертый голос, низкий и сиплый.
Жеан услышал, как чиркнул кремень, кто-то принялся раздувать огонь, а затем сказал:
– Погодите-ка, а это еще кто такой?
Меч вышел из ножен.
– Нищий.
– Нет, посмотрите на его волосы, это монах. И я вам скажу, ребята, кто это такой: наш заложник, который выведет нас отсюда. Это же их искалеченный бог. Бог Жеан, о котором они постоянно пекутся.
– Не бог, – отозвался Жеан, намеренно коверкая язык. Он понимал, что викингам лучше бы не знать, что он подслушал весь их разговор. Однако предположение, что он может быть божеством, вынудило его заговорить.
– Они считают его целителем.
– Только что-то себя он не исцелил.
– Ты, бог, почини мне руку. Ваши франки здорово ее помяли.
Исповедник догадался, что рука сломана. Северяне обычно легкомысленно преуменьшали свои увечья, если было возможно. И этот воин не заговорил бы о своей руке, если бы она не причиняла ему настоящую боль.
