Деревня - Эдуард Павлович Петрушко
– Пить, − хрипло попросил Сергей. Из темноты ему протянули алюминиевую кружку. Сделав глоток, он почувствовал вкус резкой горечи, и его начало рвать. Он попытался отдать кружку, однако из темноты раздался голос:
– Пей! Все пей!
Кто это говорил, мужчина или женщина, Краев понять не мог. Через силу выпив отвратительной жидкости, он посмотрел в сторону говорящего, который привстал, чтобы забрать чашку. Свеча отбрасывала свет на существо с несоразмерно большим животом и длинными вялыми руками. Его длинное неуклюжее туловище поддерживали короткие кривые ноги, а всю фигуру венчала большая голова.
Отвратительное на вкус зелье, которое он постоянно пил, держало Краева в состоянии полусна-полуяви, когда реальность нельзя отличить от видений, когда чередуются грусть и радость, свет и тьма. Чуткие пальцы существа касались его лица, гладили мышцы, разминали суставы. Неизвестный вдохновенно шептал, бормотал, иногда громко выкрикивал непонятные, но грозные заклинания, похожие на военные команды.
Сколько пролежал в отключке, Сергей не знал. В комнате никого не было, тлела печка. Сев на край кровати, он обнаружил, что абсолютно голый и в каком-то жиру. Посмотрев в витражное стекло, он обнаружил, что на улице сереет. Утро или вечер, было непонятно. За окном шумели деревья, захотелось есть и в туалет. Осмотревшись, он увидел ведро, а на столе тарелку с вареной картошкой, куском мяса и хлебом. «Предусмотрительные какие!» – подумал Краев, опорожняясь в ведро. Помыв руки в умывальнике, Краев накинулся на еду, как оголодавший гепард. Ел быстро и некрасиво, до боли в желудке. За окном потемнело. «Значит, наступает ночь», − подумал Сергей и пошел к своей кровати.
Ложась на тощий матрац, Краев подумал о Вике. Она в это время изгибалась от боли, словно ее ело изнутри инородное хищное тело. Иногда Вика получала передышку, и тогда она лежала спокойно, но внезапно боль возвращалась, и она тоненько кричала, стискивала кулаки, жмурилась, как будто по ней пускали электричество. Вошедший горбатый человек тихо сказал:
– Помучайся, чтобы помнила! − и зажег свечу, которая тут же дала резкий запах.
Вика была бледная, как паутина. На лбу и верхней губе выступила испарина. Она мучалась по-настоящему. В момент осветления в голове мелькала одна мысль: «Если я не умру, никогда, никогда не буду…»
Глава XII
Сергей Краев лежал на кровати с открытыми глазами. Было раннее утро, он давно не спал и вдыхал свежий воздух, сквозивший сквозь бревна и окна. Почти всю ночь гудел сосновый бор, густой влажный ветер метался в нем до утра. А на заре деревню накрыли тяжелые свинцовые облака. И стало тихо − было слышно, как шуршит мышь под половицами.
За неделю лечения состояние Краева стабилизировалось: у него появился аппетит, восстановился сон, и появилось желание жить. Тело словно отмывали от грязи и нечисти. Возвращающееся здоровье потребовало нагрузок и спорта. В один из дней он смастерил себе турник − нашел крепкое ровное бревно и положил на ветки между двух деревьев. В этот же день Сергей спросил разрешения у Якова бегать по лесу, так как в деревне не было места, и дорога была разбита.
– Вокруг села есть тропинка, вот по ней можешь хоть забегаться, но не дальше. Тебе ее покажут, − ответил глава поселка и пнул ногой мухомор, которые росли даже в деревне. Позже один из бородачей со странным именем Будимил вел Краева по тропинке и рассуждал:
– Чего силы зря переводить – бегать, как заяц, по лесу, дров бы нарубил, огород полопатил, − рассуждал Будимил. Сергей шел молча, понимая, что доказывать бородачу пользу бега − это так же бесполезно, как попытаться заставить крота заговорить.
На следующий день Сергей уже бежал по лесу в легких кроссовках и теплом спортивном костюме. Мхи под березами отливали на солнце изумрудным блеском. Опавшие листья хрустели под ногами, словно шептали о наступлении зимы. На безумно голубом небе ни единого облачка.
Во время пробежки он увидел в лесу девочку. Ее тоненькие, как палочки, руки, сведенные артритом или другой болезнью, дрожали. Из-под легкой шелковистой ткани ночной сорочки выпирали острые кости плеч и таза. Невероятно тощие ноги, перевитые венами, торчали из-под грязного сукна.
– Ты откуда, девочка? − забеспокоился Сергей, сбавляя темп. Откуда ты? Рядом, как из черт из табакерки, появилась бабка в смешной большой телогрейке и с красным платком на голове, собиравшая ягоды и травы.
– Да прячется в лесу от Якова, да и от других мужиков. Увидят − могут прибить, болеет она сильно и давно. Пользы никакой. Сергея передернуло, но он ничего не сказал и продолжал рассматривать бедного подростка, стоящего за кустами. Лесная девочка, видя, что за ней наблюдают, растворилась в глубине леса.
– А как ее зовут? − спросил Сергей, восстанавливая дыхание. − Откуда она?
Бабка сначала ничего не ответила, усмехнулась, посмотрела в корзину, потом подняла глаза на поваленный дуб.
– Зовут Леной, откуда не знаю, ее Яков привез из города недавно. Она уже тяжело болела, думали вот-вот умрет, да выжила. Ночью у кого-то в поселке спит, днем в лес уходит подальше от мужиков. Ну пошла я, – сказала старуха и замелькала в чаще своим ярким платком.
Прибежав в деревню, Краев увидел Якова, который ковырялся в моторе старой буханки. Подойдя к нему, Сергей возмущенно заговорил о девочке, уведенной им в лесу, делая упор на то, что девочка может умереть, и такое отношение к ней просто возмутительное.
Яков, вытерев масленые руки, тихо заговорил, словно выдавливая из себя слова:
– Смерть – это уничтожение или освобождение от боли и страданий. Болеет она давно и неизлечимо. Родители ее отдали мне, намучились они, и денег нет на лечение. Да и незачем это − помрет она все равно.
– Ну так же нельзя! − не зная, что сказать на сермяжную правду Якова, который смотрел ему прямо в глаза.
– Некоторые люди легко умирают, некоторые даже радостно, не противясь. Оставляют за спиной свою боль и болезни. А некоторые смерти боятся, как дети, которых насильно уводят из песочницы, а они продолжают упрямо цепляться маленькими ручками за деревянные ее края. Мучают и себя и других. Страшно им тело оставлять и еще страшнее то, что тело потом гниет, знакомые черты лица, как кисель, расплываются. Вот и Лена такая − сопротивляется, мучается, хотя конец у нее один. Ты где ее видел? − спросил Яков,
