Серебряное блюдце - Сергей Викторович Обжогин
–Аня, Аня,– стал я звать дочь.
В ответ тишина. В комнате её не было. Кое-как я выбрался на крыльцо и ещё раз позвал дочь. Верхняя одежда висела на месте. Обувь тоже находилась в прихожей. «Куда она могла пойти в такую стужу босиком и раздетая?» Я немедленно оделся и пошёл на поиски. Беспокойство меня подгоняло, но с больной ногой резво идти не получалось.
Лунный свет отражался от сугробов. Вся улица пламенела в голубом магическом свечении. На спуске мелькнул силуэт. Я громко крикнул: «Аня!» и поспешил догонять её. Шаг перешёл на бег. Пересиливая боль, я бежал к реке.
Оказавшись на спуске, я огляделся. Взгляд мой поймал Аню не сразу. Нас разделяло расстояние метров триста. Она медленно шла в направлении проруби. Вдруг разум мой постиг всю опасность происходящего. «Аня!» – крикнул я что есть силы и побежал по склону. Правая больная нога подвела меня, я поскользнулся и упал. Встать и найти опору получилось не сразу. Моё лицо и одежда в снегу.
Отсюда дочку не видно, прибрежные кусты заслоняли обзор. Выбравшись на речной простор, я её увидел. Она стояла на краю проруби и протянула руки ко мне.
–Стой, стой, дочка! Что ты?! Не надо! – надрывался я.
В ответ донеслось одно слово: «Прости». Аня шагнула в прорубь и скрылась под ледяной водой. Мой крик отчаяния эхом отскочил от крутых заснеженных берегов.
Сбросив одежду и валенки, ни секунды не сомневаясь, я кинулся за ней. Мышцы мгновенно одеревенели, кожу пронзили миллионы раскалённых иголок.
Во тьме слегка разбавленной лунным светом я заметил светлое пятно. Оно медленно и плавно покачивалось на глубине в такт течению. Безжизненное тело Ани лежало на дне. Мои руки вцепились в её белую сорочку. Воздух в лёгких был на исходе. Я с силой оттолкнулся от каменной почвы и вместе с Аней ринулся к светлому квадрату на поверхности.
Придерживая дочку левой рукой, я беспомощно барахтался в проруби. Приложив все усилия, я вонзил свои ногти в лёд, подтянулся и смог затащить дочку на снег. Как сам выбрался, не помню. В голове билась единственная мысль: «Оживить!»
Я с силой заталкивал воздух в её лёгкие и отчаянно нажимал на сердце. Бил по щекам и ругал её, но Аня меня уже не слышала. Волосы дочки сбились в ледяной бесформенный ком. Длинные веночки ресниц примёрзли к векам. Мне не верилось, что она их больше никогда не откроет.
Силы покидали моё тело. Холод зазывал меня вслед за дочерью. Мне было всё равно. Засыпая, я видел, как звёзды и луна отражались в проруби. Среди них возник образ Ани. В иллюзии проявился размытый силуэт и обнял дочку. Это последнее, что я помню.
О похоронах позаботились соседи и добрые люди. Сильное эмоциональное потрясение и высокая температура перенесли меня на несколько дней в какое-то иное измерение. Я пребывал в полной прострации.
Священник из соседнего села отказался отпевать дочку. Отпевать самоубийц в православии строжайший запрет.
События тех дней память выдаёт урывками. Аню хоронили в свадебном платье. Старухи над ней долго крестились и кланялись.
Похоронная процессия медленно двигалась в сторону моста, за которым виднелись памятники и кресты старого кладбища. Отовсюду на меня сыпались слова скорби и сочувствия. Я везде ловил сожалеющие взгляды.
Земля распахнула свои холодные объятия перед Аней и приняла её невинное тело. Через три дня ей бы исполнилось шестнадцать лет.
Первое время я не мог поднять глаза при встрече с людьми. Мне казалось, они считают меня извергом и мучителем, который сгубил свою собственную дочь. Такую славу мне пытался создать следователь, он «гнул» дело в сторону домашнего насилия. Я помню его хитрые бесстыжие глаза. Своими допросами он больно топтал моё сердце. Когда я шёл по улице шеи прохожих невольно на меня оборачивались. Деревенские ребятишки сочиняли про меня различные байки и страшилки. Слухи ещё долго выветривались из деревни.
Что Аня прятала в глубине своей души, мне удалось узнать лишь через десять лет. Всё это время думать о посторонних вещах у меня не получалось. Душу придавил тяжкий груз прошлого. Согласитесь, вытравить из памяти такое невозможно. Каждый день в течение десяти лет я спрашивал себя: « Почему? Что за божий замысел такой?» и всё чаще поглядывал на верёвку в сарае. Сделать мне это ничто не мешало, но одна случайность меня остановила, она помогла раскрыть тайну дочери.
Дальше я буду писать для тех, кто верит в невозможное.
Недавно, чтобы скоротать время в очередную бессонную ночь, я решил почитать книгу. Вытянув с полки серванта толстый томик одного из классиков, я увидел за ним серебряное блюдце и тетрадку. На пожелтевших страницах «плясали» и печатные и прописные буквы, написанные рукой Ани. Корявые буквы соединялись в слова, слова в предложения.
Глаза мои побежали по неровным строчкам. Аня писала от имени какого-то молодого человека. На первых страницах одна сплошная романтика. Таких любовных признаний и ласковых слов я никогда нигде не читал. Все они были направлены к сердцу дочери.
В записях мелькнуло имя Никита. Память тут же воскресила давнишний рассказ соседа о семействе Тихоновых. Любовник со страниц искренне благодарил Аню за то, что она нашла блюдце. Тарелочку изготовили убитые горем родители, чтобы утешить себя мнимым общением с сыном. Они и сами не знали, что создадут настоящее устройство для общения с духом их покойного сына развратника. Подробно описано, в какой затаённой злобе и ненависти сделано блюдце. Родители проклинали убийц. Серебро впитало весь негатив.
Призрак барина рассказывал про свой мир, приглашал и заманивал Аню к себе. «Освободись от тела и иди ко мне», – часто повторялись строчки. Вскоре последовали лёгкие угрозы, постепенно они нарастали. Мои глаза впились в дату тридцатое июля. В память горящей искрой влетело воспоминание, когда разбился Гриша. Под числом запись: «Завтра ты увидишь, что станет с твоим красавчиком».
Видения прошлого обступили меня со всех сторон. На все трагические события в тетради был ответ. Руки мои затряслись, сердцу стало тесно в груди. «Неужели это правда!?» Далее следовали одна угроза за другой и твёрдые обещания их исполнить.
«Я убью и покалечу всех кто тебе дорог. Иди скорей ко мне!»
«Как тебе урожай?»
«Я всё вижу и всё знаю, потому что я везде, везде, везде».
«Я знаю твои мысли, если кому-то расскажешь про меня, тот умрёт».
Последняя запись датирована второго декабря, после ночного происшествия с утечкой газа: «Завтра не пощажу ни тебя, ни твоего папашу. Освободись от тела и иди ко мне. Буду
