Роберт МакКаммон - Песня Свон. Книга вторая.
Пол кивнул головой. У них был кусок садового шланга в “Апшпе”, и Пол превратился в профессионала по части воровства бензина.
Муха села на стол напротив Хьюга. Он вдруг перевернул над мухой свой стакан из–под самогона вверх дном и поймал насекомое. Муха зло зажужжала и стала носиться по кругу, а Хьюг наблюдал за ее кружением. – Теперь не часто увидишь мух,– сказал он. – Некоторые из них, немногие, остались здесь из–за тепла, я полагаю. И из–за крови. А эта бешенная как Дьявол, не так ли?
Сестра слышала низкое жужжание другой мухи, пролетевшей мимо ее головы. Муха медленно сделала круг над столом и пронеслась по направлению к щели на стене.
– Есть ли здесь место, где мы могли бы провести ночь? – спросила Сестра Хьюга.
– Я могу найти его для вас. Оно будет не намного больше норы в земле с крышкой сверху, но вы не замерзнете до смерти и не останетесь с перерезанными глотками. Он постучал по стакану, и большая зеленая муха попыталась напасть на его палец. – Но если я найду вам безопасное место для ночлега,– сказал он,– я бы хотел получить кое–что взамен.
– Что же это?
Хьюг улыбнулся.
– Я бы хотел увидеть Мексиканский залив.
– Забудь об этом! – сказал ему Пол. – У нас нет места в машине.
– О, вы будете удивлены, если узнаете, в какое пространство может втиснуться одноногий человек.
– Больший вес означает употребление большего количества бензина, не говоря уже о еде и воде. Нет. Извини.
– Я вешу примерно столько же, сколько мокрое перо,– просил Хьюг. – И я могу принести мою собственную еду и воду. Если вы хотите плату за то, что возьмете меня с собой, возможно, я заинтересую вас двумя кувшинами самогона, которые припрятаны у меня на всякий случай.
Пол уже собрался было еще раз сказать нет, но его губы сомкнулись. Самогон был самой отвратительной вещью, которую он когда–либо пробовал, но все таки самогон ускорял его пульс и ударял в голову.
– Или вот еще? – сказал Хьюг Сестре. – Некоторые из мостов между нами и Мериз Рест разрушены. Я вам пригожусь гораздо больше, чем вот эта древняя карта, которую вы носите.
Ее первым желанием было согласиться с Полом, но она увидала страдание в серых глазах Хьюга Райена; у него было выражение лица как у преданной собаки, избитой и заброшенной хозяином, которому она верила.
– Ну так как? – сказал он. – Здесь у меня ничего нет. Я бы хотел увидеть волны, которые продолжают грохотать и накатываться, как бывало прежде.
Сестра думала о его предложении. Без сомнения, мужчина мог бы уместиться в задней части “Джипа”, а также они нуждаются в гиде, чтобы добраться до следующего города. Он ожидал ответа.
– Найдите нам безопасное место для ночлега,– сказала она,– и мы поговорим об этом утром. Это лучшее, что я могу вам сейчас предложить. Уговор?
Хьюг колебался, пронизывая взглядом лицо Сестры. У нее было серьезное, строгое лицо, как он решил, а глаза не были такими же безжизненными, как у многих, кого он видел. Было жалко, что, одни из лучших, они будут в конечном итоге скрыты под маской. – Уговор,– сказал он, и они кивнули на это.
Они покинули таверну “Ведро Крови”, чтобы забрать бензин из грузовика мертвого мужчины. Сзади них рыжеволосая карга подскочила к столу, который они покинули, и смотрела на муху, носящуюся с жужжанием по кругу в перевернутом стакане. Вдруг она подняла стакан, схватила муху, и прежде чем та успела ускользнуть из ее руки, карга запихнула ее в рот и раздавила зубами.
Ее лицо перекосилось. Она открыла рот и выплюнула маленький комок сероватой зелени в костер, где он зашипел как кислота.
– Отвратительно! – сказала она и вытерла язык опилками.
Глава 52. Путешествующий в одиночку
Он ждал их возвращения в темноте. Был сильный ветер. Он сладко пел для душ миллионов умерших и еще живых, но когда ветер был такой сильный, он не мог видеть отчетливо очень далеко. Он сидел в темноте, в своем новом обличии и в новой коже, ветер завывал вокруг как гнусавый хор, и он думал, что может быть – только может быть – уже была полночь. Но он понимал изгибы и повороты времени, и если даже это было еще не утро, то уже наверняка завтра. Он мог быть очень терпеливым, если ему приходилось.
Семь лет пролетели для него быстро; он путешествовал по дорогам, одинокий странник, через Огайо, Индиану, Теннеси, Арканзас. Случалось, он ненадолго селился в сражающихся деревнях, иногда жил один в пещерах или заброшенных машинах, в зависимости от настроения. Где бы он ни проходил, это место было омрачено его присутствием. Поселения, в которых остались только надежда и сострадание, вымирали, потому что обитатели убивали друг друга или сами себя. Он умел доказать им, как пуста жизнь и к какой трагедии может привести ложная надежда. Если твой ребенок голоден, убей его, убеждал он умирающих от голода матерей; самоубийство – благородный поступок, говорил он юношам, вопрошавшим совета. Он был кладезем мудрости, которой жаждал поделиться. Все собаки разносят рак, и поэтому должны быть убиты; люди с келоидами приучились к сырому детскому мясу; новые города строятся на месте дикой Канады, и именно туда надо идти. Вы можете получить больше белков, если будете обгладывать свои собственные пальцы – в конце концов, много ли вам надо?
Он не уставал удивляться тому, как легко можно заставить людей верить.
Это была блестящая вечеринка. Но была одна неприятная вещь, и эта вещь терзала его с утра до ночи.
Где находилось стеклянное кольцо?
Женщина – Сестра – к этому времени была, конечно же, мертва. Ее судьба не волновала его в любом случае. Где была стеклянная вещь и у кого она? Много раз он чувствовал, что находится далеко от нее, но следующий перекресток верно приведет его к ней, однако инстинкты часто подводили его, и он выбирал не то направление. Он заострял внимание на каждом, кого встречал, но той женщины среди них не было, как не было и стеклянного кольца. Время от времени его продвижение замедлялось в каком–то месте, потому что возникало много возможностей в поселениях, и потому что даже если стеклянного кольца там не было, ему начинало казаться, что это не имеет такого большого значения. Это ведь ничего не меняло. Эта вечеринка оставалась его вечеринкой, и ничего не менялось. Угроза, которую он чувствовал от кольца, вернувшись в свой дом в Нью–Джерси, все еще оставалась с ним, но что бы это стеклянное кольцо из себя ни представляло, оно без сомнения не создавало разницы в его существовании или в вещах, окружавших его.
– Нет проблем,– думал он. – Но где же оно? У кого она было? И когда оно появится?
Он часто вспоминал день, когда свернул с М–80 на своем французском велосипеде и покатил на юг. Иногда он удивлялся, что бы могло произойти, если бы он вернулся по М–80 на восток? Нашел бы он женщину и стеклянное кольцо? Почему часовые той станции Красного Креста не видели ее тогда, если, конечно, она была все еще жива? Но он не мог видеть всего или знать всего; он мог, видел и знал только то, что говорили ему его переменчивые глаза или то, что он выбирал из человеческой памяти или то, что его исследователи приносили из темноты. Как раз сейчас они возвращались к нему. Он чувствовал, что много их собралось вместе со всех пределов, и сейчас они приближались с неподветренной стороны. Он постарался переместиться по направлению к двери, и велосипедные колеса под ним скрипнули.
Первый тронул его щеку и присосался к сырому мясу. Появился второй с мушиным жужжанием через щель в стене, затем сел ему на лоб и тотчас же присосался к мясистой поверхности. Затем присоединились еще двое, и тоже присосались к мясу.
Он видел темные леса, заледеневшие лужи, какое–то маленькое животное лежало мертвым в кустах. Ворон пронесся, что–то сломав, и потом закружился прочь.
Еще больше мух присосалось к его лицу. Образы всплывали перед ним: женщина чистила щеткой одежду в залитой светом комнате, двое мужчин сражались в аллее на ножах, двухголовый кабан нюхал кухонную помойку, а его четыре глаза влажно блестели.
Мухи ползали по его лицу, насасываясь крови из сырого мяса одна за другой.
Он видел темные дома, слышал, как кто–то очень плохо играл на гармони и кто–то еще хлопал в такт; лица вокруг костра, разговор о том, какие бейсбольные игры были любимы летними ночами; голые мужчины и женщина сплетались на матрасе; руки в работе, чистили винтовку; вспышки света и голос, говорящий: “Найди меня, игрушечка–прелесть, не…”
Стоп.
Образ света и голоса застыл у него перед глазами, как сооружение.
Он вздрогнул.
Мухи все еще сидели на его лице, но он сосредоточил свое внимание на образе света. Это было только красной вспышкой, и он не мог сказать многого об этом.
Его руки сжались в кулаки, длинные и грязные ногти оставили следы полумесяца на коже, но не продавили до крови.
Вперед, подумал он, и фильм памяти начал размываться.
