Маркус Хайц - Ритуал

— Сейчас.

Подбежав, Флоранс схватила моток, прежде чем тот упал в грязь. Подняв взгляд, она посмотрела в конец улицы. Люди подходили взглянуть на привезенное, поторговаться, поболтать.

Она надеялась сегодня вновь увидеть его. Пьера. Она излила ему душу, едва пришла в себя после ужасных событий у подножия Моншова. Ей было бесконечно жаль, что она ранила его стилетом. Объяснить это она могла лишь безмерным страхом. Теперь, когда она узнала о лихорадке возлюбленного, объяснилось и тогдашнее смятение у него на лице. Он простил ей раны и тысячу раз извинялся, что напугал ее. Антуана она с тех пор не встречала, что бесконечно ее радовало.

— Принесу немного воды.

Взяв котелок, Флоранс направилась к колодцу, недалеко от которого были расставлены их козлы.

Похолодало. Вершины гор уже побелели от первого снега, ветер гнал холод в леса. Зима в Жеводане всегда начиналась раньше. Еще одна причина покинуть этот проклятый уголок королевства.

Тяжело дыша от напряжения, она нажала несколько раз на рычаг скрипучего насоса. В котелок плеснула прозрачная ледяная вода. Глядя в нее, Флоранс спрашивала себя, каково будет жить на севере. Или на красивой Луаре, где из одного замка видно другой. Вот где бы ей хотелось жить. Жить, учить и наслаждаться одним с Пьером домом.

Мысль о совместном будущем таила в себе и мрачную тень. Флоранс пока хранила свою тайну, хотя и знала, что рано или поздно придется открыть ее возлюбленному. С тех пор, как из ребенка она превратилась в женщину, она страдала от сильных кровотечений и болей в нижней части живота, которые временами перерастали в приступы безумия. Они нападали на нее и проходили, и Григория делала все, чтобы в помешательстве она не причинила себе вреда. Отвары и настойки аббатисы смягчали боли и превращали дни, когда она мучилась больше всего, в приятное оцепенение. Тем не менее, она пугалась всякий раз, когда, просыпаясь, обнаруживала, что все ее тело в крови. В ее собственной крови.

До середины наполнив котелок, она вернулась к козлам, перед которыми уже стояли первые покупатели. Разведя костер, поставила среди поленьев котелок, чтобы вода закипела и можно было заварить травяной чай. Напиток убережет крестьян от вездесущего холода.

Флоранс выпрямилась, и над левой грудью в ее платье маняще зашуршало. Это было письмо, которое дала ей аббатиса и которое она всегда носила при себе. «Знак того, что твоя мать жива», — сказала тогда Григория, и по ее лицу нельзя было прочесть, рада она тому или нет.

Девушка не смела разорвать конверт и прочесть строчки, ведь она уже давно смирилась со своим положением. Ее семья — Сен-Грегуар. И, тем не менее, она непрестанно испытывала уколы любопытства, которое подзуживало хотя бы заглянуть в конверт. Всего разок… Ее левая рука невольно скользнула под плащ, нащупала бумагу.

В деревню с шумом ворвалась группа всадников, их бурное появление помешало Флоранс достать письмо. Возглавлял группу известный всем в округе молодой маркиз Жан-Жозеф д’Апше.

Кавалькада направилась к козлам монахинь, ее предводитель натянул поводья и приподнял шляпу.

— Доброго вам дня.

Для аристократа на молодом человеке было почти скромное платье коричневых и зеленых тонов, светло-русые волосы падали на плечи, придавая ему что-то отчаянно дерзкое. На плече у него покоился мушкет, бока лошади блестели от пота.

Он спешился, и спутники последовали его примеру.

— У вас не найдется глотка горячего чая? — Он улыбнулся Флоранс.

Девушка не могла не восхищаться упорством и решимостью маркиза, годами лишь немногим старше ее, который поклялся прикончить бестию, и потому улыбнулась в ответ.

— Ну, конечно, мсье маркиз.

Тут же рядом с ними возникла сестра Рогата, подставляя глиняные кружки, которые Флоранс наполнила горячей жидкостью. Рогата была своего рода глазами аббатисы, надзирала за Флоранс при каждом выходе за стены монастыря. Про себя Флоранс окрестила сестру цербером.

Подавая маркизу чай, она взглянула ему в лицо и заметила, что он пристально ее рассматривает. Такой взгляд она уже встречала у мужчин.

— Вам сопутствовал успех, господин маркиз? — попыталась она его отвлечь. — Судя по вашему виду, вы немало часов провели в седле.

Приняв кружку, он отпил глоток и довольно вздохнул.

— Ваш чай согревает, мадемуазель. В воздухе уже пахнет зимой, а ветер так и жалит. — Он опустил лицо поближе к пару. — Мы действительно давно в дороге, но ни следа треклятой бестии. Вокруг Монмуше слишком много ущелий, слишком много густых лесов. Будь моя воля, я бы сжег их дотла, чтобы лишить бестию укрытия. — Он горько рассмеялся. — А вот отца, боюсь, не слишком порадовало бы, если бы я лишил его драгоценной древесины.

— Так вы полагаете, что бестия прячется там? — спросила Флоранс.

Кивнув, он уже собирался было ответить, но тут подошла пожилая крестьянка и упала перед маркизом на колени.

— Благослови вас Господь, мой господин! — почти слезно воскликнула она. — Вы единственный, кто защищает нас от бестии. — Она поцеловала его грязный сапог. — Благослови вас Господь.

Взяв ее за плечи, маркиз дал ей понять, что она может подняться.

— Спасибо, но нет необходимости, падать передо мной в грязь. Нам известно, что мы в ответственности перед людьми, которые живут на нашей земле и в Жеводане. Я лишь исполняю мой долг.

— Долг, о котором великие сего королевства забыли.

Женщина поклонилась. Прозвучало ее замечание двусмысленно, и его вполне можно было расценить как крамолу против короля, но сейчас уже многие разделяли ее мнение, и никто не стал бы на нее доносить.

— Клянусь, что не успокоюсь, пока бестия не будет лежать мертвой у моих ног, — торжественно объявил маркиз. Все поверили его словам.

Флоранс внимательнее вгляделась в молодого человека. Она питала к нему глубокую признательность и, если бы не Пьер, Жан-Жозеф д’Апше, несомненно, тронул бы ее сердце.

По всей видимости, он сумел прочесть ее мысли, так как повернулся к ней.

— Могу я в ответ на вашу любезность пригласить вас в мой замок Беске, мадемуазель? — с легким поклоном спросил он. — Вы оказали бы мне честь.

Вперед протолкалась сестра Рогата, ясно давая понять, что такое предложение не найдет одобрения в монастыре.

За околицей показалась вторая кавалькада, эта бесцеремонно прогрохотала по улице, ни на кого и ни на что не обращая внимания. У первого же дома, где имелся большой сарай, всадники остановились и криками потребовали веревки, быков и помощников.

Маркиз обернулся.