Пауль Локамп - Охотник на ведьм

— Наташа! — я сделал несколько шагов вперед. Она обернулась и посмотрела на меня. — Наташа, а вы не согласитесь со мной пообедать, когда у вас будет свободное время? А то вы сейчас исчезнете, а я с этой клюшкой вас просто не догоню.

— Исчезать не обязательно, а вот выздоравливать желательно побыстрее.

— Все же отказываетесь? — усмехнулся я.

— Вы же знаете, где меня найти. До свидания, Александр, — она повернулась и пошла по аллее.

Дурак ты, Айдаров… Я потрепал пса по шее, и он благодарно прильнул к ноге, подняв на меня умные глаза.

— Ну что, Бакс, судя по выражению твоей морды, наши мнения совпали. Твой хозяин — толстокожий дурак. Ладно, пошли домой, — я посмотрел вслед удаляющейся женской фигурке и усмехнулся.

А может и нет, наоборот, прав — ne noceas, si juvare nоn рotes.[29] Зачем портить жизнь этой очаровательной медичке? С моей судьбой все и так ясно — рано или поздно нарвусь по полной программе и прости-прощай — транзитный рейс с открытой датой на сто лет. Минуя следующие миры. А дальше, скорее всего, Вечная Охота. О`Фаррел был прав: Охотники — это изгои со слабой надеждой на упокоение.

VI

Знаете, как лопается струна? С коротким неприятным звуком, острым, как стилет. После смерти отца Казимераса я понял, что из моей жизни ушел не просто Человек. Ушел Друг, забрав с собой остатки терпимости и милосердия к этому миру. Он умел осадить мою — может быть, слишком бурную — натуру. Мог несколькими словами заставить взглянуть на вещи под другим углом. Как бы это странно не прозвучало, но священник был для меня совестью. Его уверенность в победе человечности и милосердия заставляла думать и верить. Да, именно так, в прошедшем времени. Пришел день, и я стал свободным от этих мыслей. Остался холодный расчет: мир стал полигоном, где нет места жалости. Есть цель — вырваться из этого мира, полного Нежити. Любой ценой. Кануло в небытие то слабое чувство, из-за которого я впервые молился — перед тем, как идти в бой…

Стены давили, будто квартира превратилась в заброшенный склеп, полный теней и призраков. Можно сойти с ума, если горечь потерь возьмет верх над здравым рассудком. Даже звери это чувствовали и старались не докучать. К черту, надо разогнать эти мысли сырым воздухом ночных улиц! Это я и сделал, отправившись вечером в город. Зашел в какой-то бар, который подвернулся под руку, и заказал коньяку. Полутемное помещение, узкая стойка бара, и десяток столов, где расположилось несколько компаний. Выжимки человеческих эмоций, разогретых алкоголем и пороком.

Волен идти — куда хочу, волен жить — как хочу. Но в том-то все и дело, что идти мне некуда, и уже очень, очень давно. В голове бились какие-то мысли, картины, выкрики и стоны. Я мог тогда остановиться — и Казимерас остался бы жив. Но я этого не сделал, и его гибель легла несмываемым пятном на мою совесть. И те два охранника — тоже. Человеческая кровь — не вода, ее проливать намного тяжелее. Перед глазами мелькает темная стена леса, освещенная синим светом фар. Ненавижу леса! Они кажутся храмом, но на самом деле они — хранилище Нежити и других им подобных тварей. Упыри, Вурдалаки, Ведьмы и Ведьмаки… Вот один из них поднимает руки, готовясь меня убить. Ему не хватило секунды, чтобы ударить. Сдох, паскуда! Нет, за это надо выпить, ей-Богу! За свое второе день рождение. Второе? А сколько их было за всю историю? Четыре? Не много ли для одной души? Много. Даже слишком. Тогда, наверное, зря. Все зря… Сдохнуть было бы в радость — вцепившись в горло Нечисти, захлебываясь своей и чужой кровью. Прав был Франсуа Виньон…

Да что нам смерть! Я с ней давно знаком.Здесь с нею дружен каждый пес.Я к казни столько раз уж был приговорен,И сотню раз зарезан в пьяных драках…

Ради чего существует Нежить? Неужели исключительно ради самого факта — творить зло? Но в этом нет смысла! Хотя… Можно подумать, что он есть в добродетели! «Все говорят — нет правды на земле. Но правды нет и выше!». Старик Сальери прав — там тоже нет. Ничего нет. Смысла, логики, жизни. Есть короткий путь от момента рождения до смерти. Неутешительный вывод, господа: бессмысленное существование в бессмысленном мире. Даже не мир, а свалка. Космическая помойка людских душ. Нет, серьезно — если уж здесь Чистилище, то в чем его смысл? В искуплении грехов? Бред собачий! Скорее в тонкостях и оттенках мучений, которые выпадают на долю человека. Словно это лаборатория, где неизвестные исследователи изучают предел человеческой выносливости, скрупулезно высчитывая порог боли. Чувства? Кому интересны чувства бомжа, который роется в мусорном баке? Никому. Так и Чистилище — никому нет дела до людей. Посоветуете обратиться к Библии? Зачем? Тратить время, чтобы найти скрытый смысл в этих лживых историях, лишенных элементарной логики? Тоже мне нашли бестселлер, мля, во веки веков…

Хотите загнать в угол любого священнослужителя? Спросите, как снимали после казни Христа с распятия. Послушайте его жалкое блеяние, основанное на фантазиях четырех евангелистов! Каждый из них будет ссылаться на Иосифа Аримафейского, но попробуйте догадаться, почему такую важную сцену не описали в деталях?! Не знаете? Подумайте, лишним не будет…

Можете еще вспомнить слова Иисуса: «Я послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя». Как вы сможете объяснить этот факт, сын божий называет себя «утренней звездой»? Да именно так называли Люцифера — светоносного ангела, который, со слов церковников, известен как Сатана? Чему же вы призываете поклоняться, служители церкви, мать вашу так?!

— Что-нибудь еще желаете?

Я поднимаю глаза и вижу бармена, который застыл по ту сторону стойки бара. Заметил, что бокал у меня сухой, как пустыня Сахара. А на пустую посуду он что? Правильно, реагирует, как собака Павлова. Рефлекс. Фас! Ату! Баргест, мля…

— Принеси всю бутылку и отвали. Апорт! — отмахнулся я. — И принеси заранее счет, чтобы больше ненужных рефлексов не возникало.

Халдей хотел недовольно скривиться, но вспомнил, сколько я уже выпил — ушел. Смотри ты мне, даже у него присутствует чувство собственного достоинства, которое он охотно засовывает в задницу, если клиент много пьет и щедро платит, не забывая оставить на чай. Кстати, я вроде еще и чай заказывал.

— Где чай, мля!

Ах, да… Стоит чашка, куда она денется. Остыл, правда, чаек. Хер с ним — коньяк не спирт, незачем его запивать. Передо мной на стойке возникает небольшой графин. Непонимающе поднимаю глаза на бармена.