Джинн Калогридис - Князь вампиров

Похоже, мы повторяли прежнюю ошибку. Неведение не уберегло мисс Люси. И так ли уж надежна лечебница, превращенная нами в "крепость"?

Впрочем, эти мысли я оставил при себе. Мадам Мина покинула кабинет, и мы приступили к обсуждению деталей. Было решено отправиться в Карфакс не сразу после полуночи, а в четыре часа утра. Когда мы выходили из кабинета, Джон попросил меня задержаться, чтобы мы могли поговорить наедине. Я еще раньше заметил его странную взволнованность, кажется, поведение Джона изменилось после того, как Харкер рассказал о Карфаксе.

Мы подождали, пока остальные разойдутся, и отправились в мою "келью", где можно было беседовать, не опасаясь чужих глаз и ушей. Едва я закрыл дверь, как Джон порывисто выпалил:

– Карфакс! Неужели вы не поняли, профессор? Это и есть перекресток!

– Что? – Я в полнейшем недоумении уставился на сына.

– Quatre face, – гордо проговорил он и, видя, что мне это ни о чем не говорит, добавил: – Должно быть, вы не слишком хорошо знаете французский язык. А я когда-то интересовался старофранцузским. Так вот, quatre face переводится с него как "перекресток". От этого словосочетания, правда искаженного, произошло название Карфакс.

Мы смотрели друг на друга. Я не мог скрыть улыбку. Довольный Джон тоже улыбался.

– Перекресток, где погребено сокровище, – тихо произнес я. – Первый ключ!

Мы засмеялись, как два школяра, сумевших справиться с головоломным заданием своего учителя. Но смех наш был недолгим. Дракула уже какое-то время находится в Карфаксе. Что, если он тоже разгадал смысл четвертой строки и уже нашел ключ?

Наша задача усложнялась. Теперь, оказавшись в новом логове Влада, нужно будет искать любые признаки, которые помогли бы нам понять, на какой стадии поисков он находится. Остальным участникам похода мы решили пока не рассказывать о догадке Джона.

Последние две ночи я почти не смыкал глаз и потому, расставшись с сыном, сразу же лег и заснул. Спал я довольно крепко, но около трех часов ночи проснулся, оделся и пошел в кабинет Джона. Он тоже встал рано и уже ждал меня. Без четверти четыре появились Квинси и Артур. Оставалось дождаться Харкера.

Но еще раньше в кабинет вбежал санитар и сообщил Джону, что Ренфилд умоляет его прийти. Меня это насторожило – не иначе как Дракула пронюхал о наших замыслах. Джон перехватил мой взгляд и ответил, что Ренфилду придется обождать. Санитар не сдавался:

– Сэр, я еще его таким не видел. Он чуть ли не на коленях меня умолял. Боюсь, если вы не придете, дело может кончиться буйным припадком.

Надеясь проверить свое предположение, я пошел вместе с Джоном. Артур и Квинси присоединились к нам. Ко всеобщему удивлению, Ренфилд был совершенно спокоен и держался с достоинством. Речь его также была здравой. Он поблагодарил Джона и сообщил, что лечение пошло ему на пользу и к нему окончательно вернулся рассудок. Так говорил бы любой выздоровевший больной, соскучившийся по дому. Не знаю, как отнеслись к его словам Артур и Квинси, но мне все происходящее показалось весьма сомнительным. Джон, хорошо изучивший повадки душевнобольных, тоже не торопился верить Ренфилду. Здесь явно не обошлось без воздействия Дракулы. Кто знает, может, почувствовав силу талисманов Арминия, вампир решил изменить тактику. Ренфилд – орудие Влада, а за пределами лечебницы он станет весьма опасен для нас.

Джон дипломатично ответил, что рад заметным признакам улучшения, но для окончательной уверенности в успехе нужно подождать еще некоторое время. Выдержка сразу же покинула больного. Плаксивым голосом он стал просить отпустить его домой. Понимая, что лишь напрасно потеряли время, мы покинули палату Ренфилда.

Около пяти часов утра мы подошли к двери старого, запущенного дома. Это и был Карфакс. У каждого из нас на груди висел электрический фонарик и у четверых – распятия Арминия. У мистера Харкера было свое распятие. У четверых из нас в кармане лежало по кусочку священной облатки, чтобы запечатать ящики с землей и сделать их недоступными для Влада. Снабдить таким же кусочком Харкера я не решился – муж мадам Мины по-прежнему не вызывал у меня полного доверия. Таким образом, если Влад контролирует разум Джонатана, он не сможет заранее узнать о наших действиях. Поскольку заброшенные дома нередко кишат крысами, мы включили в свой отряд трех терьеров. Псы были взрослые, хорошо воспитанные. Они молча бежали рядом, поглядывая на Артура. У того имелся особый серебряный свисток, звук которого не могли слышать люди, зато прекрасно воспринимали собаки.

Джон где-то раздобыл старинный ключ. Использовав его, а также кое-какие хирургические инструменты, мы довольно быстро открыли дверь. Войдя внутрь, в пыльном вестибюле мы разыскали кольцо со множеством проржавевших ключей. Их я отдал Джонатану, которому прежде уже приходилось осматривать этот дом.

Стены покрывал грязно-серый налет, поверх которого кружевами висела многолетняя паутина. Она почти достигала пола и колыхалась от каждого нашего шага, подчас обрываясь под собственной тяжестью. Никогда еще я не видел такого количества пыли. Она устилала пол ковром толщиною в несколько дюймов. Ступая по нему, было невозможно понять, идешь ли по каменным плитам или деревянным половицам. Мы старались двигаться как можно тише, но Артур и Джон раскашлялись от висящей в воздухе пыли, поднятой нашими ногами.

Влада в доме не было. Это я мог сказать со всей уверенностью, поскольку его ауру я бы почувствовал еще у входа. Окончательно я в этом убедился, когда мы подошли к сделанной в форме арки деревянной двери (со слов Джонатана мы знали, что за нею – бывшая домовая церковь). После нескольких неудачных попыток Харкер нашел нужный ключ и отпер замок.

Едва дверь со скрипом повернулась на ржавых петлях, изнутри пахнуло зловонием вампирского логова. Запах был мне знаком – я притерпелся к нему за многие годы охоты на вампиров. Но на моих неподготовленных спутников он подействовал гораздо сильнее густых облаков пыли. Правда, замешательство было недолгим, и все четверо заставили себя двигаться дальше.

Когда-то здесь возносили молитвы. Нынче о храме напоминали лишь полусгнившие остатки церковных скамеек и алтаря. На закопченной стене, под паутиной еще можно было различить место, где в прежние времена красовался большой крест. Наверное, и он сгнил, а может, был снят. Когда-то церковь была очень красивой и светлой благодаря громадным стрельчатым окнам. Их стекла (возможно, даже цветные), как и все остальное, покрывал толстый слой пыли и грязи. Тление. Запустение. Мрак. Все здесь говорило о краткости человеческой жизни.

Но главный удар подстерегал нас там, где ровными рядами стояли ящики. Их было не пятьдесят, а только двадцать девять.