Павел Дартс - Крысиные гонки

- Зуля, беги! Зуля, беги отсюдааа!!! – яростно заревел Вадим, извиваясь, напрягаясь изо всех сил всем своим большим телом, чтобы только ещё раз пнуть, ударить бандита с ружьём. Тот отскочил в сторону, и обрушил удары прикладом на голову ревущего Вадима; у которого на лице и без того в кровавой, чёрной в свете костра маске выделялся только кричащий провал рта. Несколько ударов – и тот свалился, затих; только елозя ногами по истерзанной траве; и только тогда главарь смог вновь приложиться – и черноту ночи разорвали быстрые выстрелы его гладкоствольного полуавтомата  – один, и два, и три; всего пять раз пальнул он в черноту леса; мелькнули чёрными бабочками улетающие в сторону гильзы; пять вспышек пламени из ствола; ещё две сбоку - дуплетом поддержал его лобастый помощник с двустволкой-вертикалкой, пока отстрелявшийся из курковки молодой бандит неумело заталкивал в стволы новые патроны.

- Ссссука… Попали?? – невнятно пробормотал бандит, держась за бок, куда ему угодило вылетевшее из леса импровизированное палка-копьё. Двое других по-прежнему держали Гузель прижатой к земле, при этом озираясь по сторонам.

- Вот тварь… - пробормотал Шапа, переламывая свой ижак, нащупывая в кармане патроны.

Главарь же, Калина, пошарив по лесу, по прореженному картечью кустарнику лучом фонаря, держа его параллельно стволу ружья, грязно выругался, - цели не было видно. Попали, не?

- Башка… - он хотел послать посмотреть в лес туповатого амбала, но потом передумал. А ну как эти начнут разбегаться? Он тут нужнее будет. Да и не подстрелить бы его самого невзначай. Внезапно новая мысль пришла ему в голову.

- Башка, слышь! Тащите лярву сюда, к костру! Ща мы им устроим представление! Будет знать, как палками кидаться! Сюда тащите, говорю!

Упирающейся Гузели заломили руки за спину и подтащили к главарю.

- А ну-ка, ну-ка… - он отдал Сайгу Хуте, - Следи-ка за этими, чтоб сидели… И в лес погладывай, - если эта сучёнка ещё мелькнёт, - мочи её без разговоров. А я пока с ментом и его дочкой пообщаюсь… - в голосе его сквозанула ненависть.

- Э! Сколько ещё дерева есть – кидайте в костёр! Башка – держи эту падлу крепче! Ах ты… пинается! – Гузель, изогнувшись, почти повиснув на заломленных почти до затылка назад руках, попыталась пнуть Калину в голову – и только чуть промахнулась.

- Ах ты, ах ты!!. Шилохвостка, шлындра, матрац ссаный! Ща мы тебе сделаем самолёт! – что-то поведение девки взбесило Калину; вместо того чтобы, как полагается, плакать, рыдать о своей незавидной доле, и умолять о жалости, она пиналась и ещё пыталась укусить за руку придерживающего её за плечи Носа, - Ща мы те изобразим шведский бутерброд, шалава!

В мозгу у него запульсировала только одна мысль, один выбор – или папаню её, мента, сейчас кончить у неё на глазах – ревущего как медведь и дрыгающегося на траве; или бабца сейчас отпользовать во все дырки, чтобы тот видел, - а потом и кончить обоих! И маруху его, что до сих пор без сознания валяется – тоже! Да, ещё сучонка, ховающаяся в лесу…

Он остановился на втором варианте, как сулящем больше развлечения; кивнул Носу:

- За ноги её держи! – и когда тот, изловчившись, шмякнулся рядом с брыкающейся девкой на колени и схватил её обоими руками в охапку за бёдра, обтянутые тонким чёрным трико; Калина подскочил к ней, пару раз с левой (в правой руке он держал нож) врезал ей в живот, стараясь пробить в солнышко; и когда девка, всхрапнув, повисла на заломленных назад Башкой руках, схватив горстью футболку у пояса, скомкав и оттянув, подсунул под неё лезвие ножа и одним движением взрезал её от пояса до шеи, рванул, обнажив девку по пояс.

Футболка теперь держалась только на рукавах, а Калина, хищно оскалившись, прижал лезвие ножа плашмя к её голому животу; обернувшись в сторону леса, каркающим голосом закричал:

- Ты, сучёнка!! Сюда вышла, быстро!! Быстро, я сказал! А то кончу щас твою сеструху!! Ну!..

Ночной лес молчал. Рычал что-то, приходя в себя, оглушённый мент; да что-то выкрикивал парень в джинсе, миллионеров сынок.

Выждав некоторое время, Калина опять зарядил с левой в солнышко отдышавшейся было девке, и та, задышливо вскрикнув, опять повисла на руках Башки, уронив и голову так, что густые прямые волосы цвета воронова крыла упали на лицо, скрыв и его, и верхнюю часть груди. Не, так не годится! – Калина схватил её за волосы, откинул ей голову назад, зарычал хрипло, поднося блестевшее широкое лезвие ножа то к её смуглому гладкому горлу, то к юным грудям с торчащими маленькими сосками:

- Ну, сука! Выходи на поляну! А то ща твою сеструху кончу у тебя на глазах!! Слышала?? .. Тебе хорошо видно?? – он передвинул лезвие ножа к напрягшемуся животу девки, - Смотри, падла! Сейчас отсюда потроха вывалятся!! – он сделал вид, что замахивается ножом.

В кустах поодаль кто-то взвизгнул.

- Чо смотришь – мочкани туда! – рыкнул Калина Хуте, и тот, приложившись, пальнул в кусты на звук.

- Выходи, падла – тогда не будем стрелять! И сестру не тронем! – продолжал разоряться Калина, манипулируя ножом то у горла девки, то у её грудей, то у живота. Опять сбоку вскочил миллионеров сынок – но бывший начеку Шапа опять пинком вернул его на место.

- Зуууля, беги! Беги отсюда, Зуууля!! – раненым медведем заревел мент.

А, ха-ра-шо! Ай, как ха-ра-шо, как приятно! Барно! Правильно, что ему пасть не завязали – теперь вой мента был для Калины слаще самой сладкой музыки, желанней чифира после усталости, приятней самой умелой барехи.

- Базлай, падла, базлай! – Калина чуть сдвинулся в сторону, чтобы и из леса, и валяющемуся рядом менту было хорошо видно освещённую костром девку, оборвал лохмотья футболки с её тела, полностью обнажив её по пояс; затем схватил за пояс обтягивающего трико, оттянул его вместе с трусиками, и, подсунув лезвие, взрезал ткань от пояса до верха бедра; рванул, обнажая.

Чмокнул громко Хута, опуская ствол, всё его внимание было теперь на обнажённой чиксе, бьющейся бессильно, повиснув на заломленных Башкой назад руках; что-то заскулил Нос, держа её одной рукой в обхват за ноги, а другой стягивая пониже, до колен, взрезанные Калиной девкины исподники.

- Кали… Шеф! Давай, а?!! Давай!! Ты первый, давай – нет мочи уже терпеть! – заскулил он уже отчётливо, шаря левой рукой по низу девичьего живота.

- Давай! Давай! – в несколько голосов поддержали подельники; и Шапа поддержал, тоже опустил ствол, не шаря больше стволом по округе.

- У-спе-ешь! – довольно уже загоготал Калина. Вот она – атмосфера разбоя, как раз в самом начале! Самая сладкая! - Ах ты цыпа, рыбинка, изебровая бикса!.. Ща мы тебе мохнатый сейф-то сломаем! Вали её, Башка!

- Слышь… Слышишь, ты, – вдруг отчётливо и как-то даже отстранённо-спокойно подал снова голос мент. Не рычал, как до этого, и не матерился. Это было удивительно, - Слышь… Тебе не жить теперь, понял? Не жить. Кончился ты.