Роман Канушкин - Страх (Сборник)

Сейчас Миха ступал по нижнему городу, вовсе не предполагая, что уже совсем скоро, буквально через несколько минут, здесь, внизу, все же найдется, кому его развести. Дети, те самые сиротинушки-беспризорники, из-за которых Миха Че Гевара испытывал отвращение к себе и которых все-таки пришел забрать для еще одного, последнего видео.

Сначала он услышал их голоса.

– Преступление и наказание называется. Он что ж, книжек не читает?

– Да и потом, долю положено.

– Он у нас антиглобалист от криминала, ему плевать на понятия.

«Ну и темки на обсуждении у детей подземелья», – подумал Че Гевара.

До них оставалось не более ста метров. Но все же далековато, чтобы так отчетливо различать их голоса. Потом он услышал:

– Может, покажем его Гагарину?

– Он и так увидит.

– Чего увидит?

– Как и положено. Во что он там играется?

Че Гевара вдруг поймал себя на том, что искусственно замедляет шаг и что его правая рука ушла под кофту и успокоилась, лишь нащупав холодную сталь ствола за поясом. «Что за чушь?»

Теперь до них было не больше пятидесяти метров.

– Мировой оборот детского порно – два миллиарда долларов. Где наша доля, дяденька?

– Что-что?.. – пробубнил Миха, убеждая себя в том, что ослышался. Тут какая-то странная акустика.

30 метров. Его глаза уже давно привыкли к полутьме, образованной редкими лампочками, дающими тусклый багровый свет.

20 метров. Но одну фигуру он так и не смог различить. Крупный силуэт – то ли игра теней, то ли кто-то скрыт темной нишей у стены.

10 метров.

– А помнишь, дяденька, как был пионером и уезжал отсюдова, с Курского вокзала, в лагерь «Артек»? Сколько было света?! А теперь так темно… Чего, прояснишь, мастер визуальных образов?

Значит, говорили все-таки о нем. Миха резко остановился. Инстинкты у него все еще работали великолепно. И сейчас они кричали, что что-то не так, что-то неправильно. Происходит нечто невозможное. Только… неважно, что здесь происходит. Он потом со всем разберется. И с этой гнусью, Акимом! А сейчас надо… просто бежать. Бежать со всех ног, прочь отсюда. Только… непокорные и словно ватные ноги пошли почему-то вперед.

– Клюев, покажи мне свой, – услышал Миха девичий голосок, возможно, и детский, если б он не был таким шальным и развратным. «Но… разве не этого тыхотелв своем видео?»

А потом смолкли голоса. Вслед за ними исчезли все привычные звуки. И тоскливо вдруг сделалось Михе, холодно в груди.

Бежать.

Миха Че Гевара пришел к ним. И они двинулись ему навстречу. И, смешно сказать, но так невозможно, нещадно захотелось еще раз увидеть солнышко.

А кто там скрыт игрой теней,

словно его еще нет среди живых,

но он сейчас появится, выйдет, выйдет из стены?

Зазвонил телефон. Маленькая красная «Nokia» в пол-ладони: Для Михи есть еще одно сообщение. Оттуда, из холодных черных провалов, которые – надо ж, как получилось! – решили напомнить о себе.

А потом он это увидел. И прежде, чем осознал Миха,чтоему открылось, какая-то ватная волна приливом поднялась по телу, заставляя леденеть узлы под локтями и шевелиться крохотные волоски на спине: «Ах, вот в чем дело! Ваши маленькие детские глазки… Они отливают багровыми огоньками, светятся во тьме».

– Ах вы, детки, – печально усмехнулся Миха.

Они вели того из темноты. Силуэт, прорвавший границу игры теней… Силуэт того, кем Миха Че Гевара восхищался всю свою жизнь и кто будет говорить с ним на языке мертвых. Миха всегда представлял его именно таким, лишь только глаза не должны были гореть этим демоническим огнем да багровые отсветы не плясать на высоком, красивом челе. Но какие могут быть придирки, когда здесь, в утробе города (Миха имел неосторожность назвать его мегаполисом), над ним стоял тот, о ком Миха грезил во сне и наяву – великолепный и неповторимый командантэ Че Гевара.

– Врешь! Не так просто! – заорал Миха.

Че, словно в зеркальном отражении, повторил его движения. Они, как герои подземной дуэли из сумасшедшего вестерна, выхватили пистолеты и открыли огонь. И Миха палил по предмету своего обожания, пока не отстрелял всю обойму. Но звуков выстрелов никто не услышал. Потому что пришла тихая тьма.

5. Счастливые развязки

Вечером Белозерцева зашла в гости к Клюевым. Теперь она поглядывала на Васю с тихим восхищением и стала в его присутствии меньше говорить. Вася Клюев стоял у окна на кухне, задумчиво смотрел с высоты шестого этажа на здание Курского вокзала и жевал бутерброд с сыром.

– Хочешь откусить? – Вася предложил гостье свой бутерброд. Белозерцева с благодарностью прильнула к хлебу и подсохшему сыру, чуть прикрыла глаза и отгрызла маленький кусочек.

– Смотри, – Вася указал ей на вечерний выпуск «МК», – Наверное, опять это. Я заметил – когдаегооткрываешь, в этой газете всегда чего-нибудь такое пишут.

В рубрике «Срочно в номер» Белозерцева прочла:

Весенние обострения.

Два необъяснимых с точки зрения здравого смысла, но связанные неведомой нам глубинной логикой, происшествия случились в районе Курского вокзала. В поезде метро один пассажир кинулся на другого, пытаясь его задушить. В этом не было бы ничего удивительного, но нападавшим оказался Альберт Антольевич Филозов, профессор, доктор математических наук, ученый с мировым именем. С потенциальной жертвой до сего момента г-н Филозов был не знаком, никаких претензий к нему не имеет и не знает, как объяснить свой поступок. Синхронно, в одном из подземных переходов того же Курского вокзала некто Михаил Быков, известный как в криминальных кругах, так и в кругах столичного шоу-бизнеса, открыл огонь из пистолета «ТТ» по глухой стене и не успокоился, пока не отстрелял всю обойму. Хулиган был задержан органами правопорядка на месте преступления. А теперь о неведомой нам глубинной логике: как удалось выяснить из разрозненных сведений, в числе противников обоих правонарушителей были ни много ни мало… Государь всея Руси царь Иван Грозный и кумир всей революционной молодежи Че Гевара. Надеемся, все же в виде фантомов.

Обе жертвы весеннего обострения должны будут пройти медицинское освидетельствование.

Отложенная газета прошелестела над кухонным столом.

– Вася! – негромко позвала Белозерцева. – А как ты думаешь, откуда он там?

– Не знаю.

– Такой большой, каменный…

– Мой папашка на нем помешан. Все какие-то стишки про него пишет, песенки.

Вася обернулся и увидел, что Белозерцева вся раскраснелась.