Дэниел Истерман - Ночь Седьмой тьмы

Хуперы уже были здесь, рядом с дверью, которая вела в баги,внутреннее святилище. Локади попросила их, и они приехали заранее в камьонетевместе с Мамой Вижиной. Они выглядели смущенными и чужими здесь больше всего потому, что изо всех сил старались вести себя естественно и быть приятными со всеми. Дуг Хупер снял повязку со щеки, но пять сантиметров раны с черными нитками швов и желто-синей припухлостью вокруг сразу бросались в глаза. Джин надела свое самое нарядное платье, но рядом с яркими платьями других женщин оно казалось полинялым и невыразительным. Дуг заметил Рубена и Анжелину, когда они вошли, улыбнулся и замахал рукой, словно испытал облегчение, увидев еще одно белое лицо.

Они нашли свободные места рядом со входом.

Анжелина в этот вечер была другой, ее волосы, кожа, глаза изменились. На ней был ярко-красный шарф и такого же цвета платье. В свете факелов, пылавших вдоль стен по всему перистилю,она, казалось, вспыхнула алым пламенем. Мужчины обращали на нее внимание, некоторые совершенно недвусмысленно смотрели в ее сторону. Некоторые женщины, заметив ее, улыбались, кто-то из них подходил обнять и поцеловать ее, напоминая ей о том, когда они встречались в последний раз. Рубен чувствовал себя забытым. Он окинул перистильвзглядом, пытаясь угадать, кто из участников Макандал. Может быть, он еще не появился.

Загудел тяжелый барабан, segond,начав охоту за ритмом, торопясь, нагоняя, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, начиная снова. Затем, обвиваясь вокруг него, рассыпались стаккато барабана ката,резкие и нервные. И наконец раздались гулкие удары самого большого барабана, как ворчание из глубокой ямы. Люди зашевелились на своих местах, ожидая начала церемонии, но никто не спешил выпрямиться и замереть и ни на одном лице не появилось благоговейного выражения. Кто-то рассмеялся, неподалеку ссорилась супружеская пара, где-то заплакал ребенок. Люди по-прежнему входили и выходили, некоторые несли в руках тарелки с горячим grillotили теплую колу, приобретенные в маленьком киоске снаружи.

Внезапно бой барабанов прекратился. Дверь в дальней стене перистиляоткрылась, и из нее вышла Мама Вижина в сопровождении полудюжины унси,которые несли флаги, и мужчины в белом с алыми шарфами, повязанными вокруг шеи.

Мама Вижина проследовала к poteau-mitanи начала делать возлияния рома и других крепких напитков на его основание. По спине Рубена пробежал холодок: он едва узнал ее. Это была уже не та добродушная, простая женщина, в чьем доме он провел два последних дня. Ее черты, осанка, манеры – все преобразилось. Она была этим залом, этой ночью, тьмой, пылающими факелами; все взгляды были прикованы к ней, она держала их, вбирала в себя, готовая выпустить на свободу, когда станет конем, на котором поскачут боги.

Унсиобразовали полукруг и начали петь, тихо прихлопывая в такт:

Legba! soleil te leve, Legba,

Ouvri barrie рои топ, Legba

Ouvri barrie рои toute moune you

Mail' passe toute moune mom Bondye.

Закончив возлияния, Мама Вижина начала приветствовать своих гостей. Тех, кто был хорошо ей знаком, она брала за руку и выводила на середину зала, а потом поворачивала один раз в пируэте как знаке особой чести. На Хуперов она не обратила внимания.

Она подошла к Рубену и Анжелине, уже не крупная, заплывшая жиром женщина, а жрица, владеющая глубокими тайнами. Рубену она лишь кивнула, отмечая его присутствие и тот факт, что он был ее гостем, а Анжелину она взяла за руку и повернула на пыльном полу трижды, глядя ей прямо в глаза, одобрительно кивая раз за разом и подбадривая ее этими кивками. Анжелина казалась взволнованной и села на место в полном смятении. Рубен заметил, что люди смотрят на нее.

Церемония лепила ночь по своей воле. Мама Вижина стояла рядом с poteau-mitan,задавая ритм для 'zepaules,первого танца, очищая воздух, очищая тела присутствующих для грядущего богоявления. По всему перистилюлюди хлопали в ладоши и притопывали. Барабаны обрели голос, разговаривая вслух то громче, то тише. Мама Вижина начала петь: песню для Эрзюли, песню для Син Жак Маже, песню для Дамбаллавэдо, призывая их вниз, втягивая их в себя. Барабаны разошлись по толпе, срывая и тонкие, и плотные вуали с глаз и лиц, открывая другие глаза, другие лица под ними.

Боги входили в нее один за одним. Она знала каждого из них, что они любят, а что нет, знала их голоса и жесты. Унсивынесли одежды и экипировку для каждого из них по очереди: саблю Син Жака, его ром и Флоридскую Воду, шляпу и черные очки Жэдэ, голубую с золотой каймой шаль Эрзюли. И она надевала их на себя, одержимая, погруженная в транс. Сейчас, наблюдая за ней, Рубен понял, что он увидел тогда, в самый первый день, когда его так озадачили противоречия в лице у мамы Вижины. Рядом с ней унсиначали дрожать: лоавходили в них; они дергались всем телом, изгибались, пошатывались.

Теперь настроение менялось, и боги двигались к краю толпы. Рубен оглянулся, когда какая-то женщина рядом с ним задрожала, потом встала, раскачиваясь из стороны в сторону. Она приветствовала Маму Вижину, которая прокрутила ее в тройном пируэте, потом продолжила свой танец. Одна из унсидостала откуда-то белую курицу и начала танцевать, держа птицу за ноги и вращая ее над головой. Курица дико хлопала крыльями, крутя туда-сюда головой в тщетном стремлении вырваться на свободу. Перья отрывались и падали на пол, унсиподнималась на цыпочки и приседала, хлопанье крыльев становилось все слабее и слабее. И вдруг она схватила куриную голову в руку и повернула, оторвав ее напрочь и забрызгав белое платье кровью. Крылья забились в конвульсии, перья посыпались как снег, юная девушка продолжала танцевать. Эта была Локади.

Кто-то тронул Рубена за плечо, затем голос шепнул ему на ухо: «Следуйте за мной». Он оглянулся как раз во время, чтобы заметить человека, удалявшегося от него скорым шагом, человека в белой майке и джинсах. На майке черным было напечатано: «Я правил миром».Рубен повернулся к Анжелине, чтобы предупредить ее, что ему нужно уйти, но она никак не отреагировала. Ее глаза затуманились, она тяжело дышала, все глубже и глубже соскальзывая в транс.

– С тобой все в порядке, Анжелина? – Рубен обеспокоенно наклонился к ней. Он взял ее ладони в свои, пытаясь привлечь ее внимание. Женщина, сидевшая рядом с Анжелиной, нахмурилась и отстранила его руки, покачав головой.

По всему перистилюмужчины и женщины впадали в различные степени транса, некоторые все так же сидя на своих местах, другие поднимаясь и танцуя или играя роли тех богов, которые вошли в них. Рубен рассудил, что ничего плохого с Анжелиной приключиться не может. Эти люди знали, что нужно делать. У него же были дела поважнее.