Вера Крыжановская-Рочестер - Два сфинкса

Мысли Эриксо мчались все дальше и дальше. А что бы было, если бы вместо мрачных подземелий пирамиды, где царили вечная тишина и искусственный свет, Аменхотеп жил в великолепном дворце, полном воздуха и залитом солнечным светом, и носил бы современный изящный костюм, ведь он был бы очень опасным человеком. О! Отчего он никогда не показывал себя таким, как сегодня? Тогда она, без сомнения, полюбила бы его – и сколько огорчений было бы избегнуто!

Она вздрогнула и выпрямилась, ясно почувствовав, как к ее лбу прикоснулась чья–то рука с длинными и тонкими пальцами. Когда она взглянула на мужа, то с ужасом увидела, что он смертельно побледнел и глаза его сделались точно стеклянными. И вдруг в потускневших зрачках Ричарда вспыхнул огненный взгляд мага, а неподвижные руки мужа поднялись, чтобы в страстном объятии привлечь ее к себе. Но все это было непродолжительно. Сильная дрожь потрясла тело Ричарда и он, нежно, с улыбкой склонился к Эриксо и горячо поцеловал ее.

Трепещущая молодая женщина обвила руками шею мужа и прижалась к нему. Она не хотела больше думать. Она жаждала лишь любви и мирного счастья, которое с таким трудом было завоевано.

Глава VIII

Прошло около восьми месяцев со дня свадьбы Эриксо. Ничто не нарушало счастья молодых и ничто не указывало на то, что Аменхотеп продолжает свои преследования. Маг исчез бесследно! Но его не забыли. Эриксо часто думала о последнем видении. Иногда, сидя одна в будуаре, она напряженно ждала, не появится ли в тени, на стене, стройный силуэт египтянина, или не возвестит ли обычный звон его приближение – но всюду царила тишина. Решительно, она забыта или отвергнута. Если, в общем, Эриксо радовалась этому, то все–таки иногда ею овладевало что–то вроде досады и на нее порою нападали мрачные мысли. Тогда она искала уединения. Конечно, она была счастлива, даже очень счастлива; но все–таки не так, как мечтала. Горячая и страстная натура, она не находила в Ричарде отклика своим собственным чувствам, а спокойная и сдержанная любовь мужа оскорбляла и раздражала ее.

В ее душе пробудилась острая ревность к Альмерис. Это она, покойница, вечно живая, отнимает у нее лучшую часть сердца мужа! Она же, Эриксо, всегда занимала только второе место. Ричард даже не скрывал этого и хранил на своем бюро портрет Альмерис, который отказался убрать, несмотря на просьбы и ласки своей жены.

Подобные сцены вызывали между супругами охлаждение, правда недолгое, но тем не менее, оставлявшее невидимые рубцы.

Зимой, а в особенности в начале весны, старый граф страдал сильными ревматическими болями ногах и, по совету врачей, должен был выдержать курс лечения на водах на одном из курортов на юге Австрии.

Скучавшая Эриксо решила сопровождать отца, на это нетрудно ей было уговорить и мужа. Что же касается Бэра, то он так хорошо акклиматизировался в доме, что не было сомнения в его согласии сопровождать их.

Устроились все очень комфортабельно. Пока граф принимал ванны и души и пил воды, а профессор предпринимал археологические экскурсии в окрестостях, молодая чета забавлялась по–своему, так как сезон еще едва начинался и приезжих было относительно немного. Будучи страстным любитеем лошадей и хорошим наездником, Ричард давал жене уроки верховой езды. Эриксо скоро тоже пристрастилась к этому спорту и сопровождала мужа в его прогулках.

Однажды оба они предприняли дальнюю поездку, вдруг в одной тенистой аллее, выходившей на шоссе, увидели конюха, водившего на поводу лошадь необыкновенной красоты.

– Взгляни, какое чудное животное! – вскричал восхищенный Ричард.

Затем, подъехав поближе, он спросил, кому принадлежит лошадь.

– Моему господину, набобу Адуманте Одеару, – ответил конюх.

Барон даже соскочил на землю, чтобы лучше осмотреть коня, который действительно был великолепен: черная, как вороново крыло, шерсть отливалa синевой, тонкая грива и хвост, шелковистые и волнистые, как волосы женщины, были также черные, и только на лбу выделялось белоснежное пятно. Стройность и крепость форм указывали на арабское происхождение коня, который ржал, вздымался на дыбы и нетерпеливо рыл землю своим копытом.

Видя восхищенный взгляд барона, конюх заметил:

– Лошадь продается, сударь. Она почему–то не подошла моему господину. Два англичанина уже покупали Саламандру, но торг не состоялся.

– Какое счастье! – вскричал наэлектризованный Ричард.

Затем, опустив монету в руку конюха, он прибавил:

– Скажи, мой друг, где живет твой господин и могу ли я сейчас же его видеть?

– Он живет там, в этой большой вилле, окруженной садом, – сказал конюх, указывая на конец боковой аллеи. – Только в эту минуту господина нет дома, а пожалуйте завтра в полдень.

Вернувшись домой, Ричард с женой с таким жаром описывали чудную лошадь, что граф тоже увлекся. Единодушно решено было приобрести Саламандру.

На следующий день, ровно в полдень, экипаж барона остановился у входа в виллу. Это было большое здание в итальянском стиле, окруженное обширным садом.

В вестибюле его встретили лакеи – негры и индусы. Затем в небольшой смежной гостиной барона принял старый индус, весь в белом, и важно осведомился, что ему угодно.

Когда барон объяснил, что привело его сюда, индус исчез, но через десять минут вернулся и торжественно объявил, что его господин готов принять барона.

Леербах последовал за ним. Они прошли длинный ряд больших комнат, роскошно убранных в восточном вкусе; но шторы всюду были спущены, и эта полутьма, а особенно глубокая тишина, царившая в громадном доме, почему–то странно напомнили барону подземелья пирамиды.

Наконец, его проводник поднял тяжелую голубую портьеру, и они вышли на террасу, в изобилии уставленную редкими растениями и закрытую со всех сторон опущенными шторами из голубой шелковой материи. Одна только портьера была полуприподнята и открывала лестницу, спускавшуюся в сад. В глубине террасы с одной стороны висел полосатый шелковый гамак; на другой стоял широкий и низкий диван. На столе перед диваном на большом серебряном подносе стояли две корзинки: одна с фруктами, другая с пирожками, и золотая амфора, чеканенная и эмалированная. Тут же виднелась маленькая чашка, полунаполненная черным кофе.

На подушках дивана полулежал мужчина и читал какой–то английский журнал. При входе барона он отбросил книгу, встал и, вежливо приветствовав гостя, предложил ему сесть.

Ричард осмотрел незнакомца и подивился слегка, в глубине души, что человек, обладающий, по–видимому, колоссальным богатством, продает такую чудную и редкую лошадь.

Набоб Адуманта Одеар был мужчина лет тридцати пяти, высокий и стройный, с бронзовым цветом лица. Черные, густые, слегка вьющиеся волосы обрамляли его лоб; довольно длинная борода и усы закрывали рот. Длинные и густые ресницы почти совсем скрывали его взгляд. Одет он был в светлый шелковый костюм; красивый шелковый шарф опоясывал его талию, а на табурете лежала большая широкополая соломенная шляпа.