Олег Кожин - Темная сторона Сети (сборник)

Последний пост добавился только что. Олег вдохнул, выдохнул. Чувствуя, что проваливается в бездну, отвел руку от крестика, щелкнул в поле ввода и посмотрел на курсор. Вздохнул, набрал и отправил сообщение.

Ustas_34: Ты что, бессмертный, что ли? Ты уверен, что в онлайне стоит переходить на личности?

Олег подождал буквально полминуты и обновил страницу. Ну вот, у него обед, а он сидит тут с идиотом разговаривает.

Б@ярин: Ой сматлите ктьо заговолиль)) Ты, что ли, личность? Ты хренов инфантил и маменький сыночек. Или ты что-то хочешь мне в реале предъявить? Не смеши, тыж только и можешь что в инете вякать. Я говорю, вас давить надо. А деревья твои все равно спилят, и правильно сделают. В городе парковки нет, а вам, вашу мать, деревья нужны. Вот скажите, вы правда такие феерические дауны, или вы меня троллите?

Kindoflight: Lf ns j,jhptk

Kindoflight: Да ты оборзел

Олег напечатал следующее сообщение и отправил. Сайт подвис. Олег хотел уже ткнуть в кнопку отправки второй раз, но сообщение наконец отобразилось.

Ustas_34: А давай-ка мы в реале пересечемся, и ты мне в лицо это повторишь.

Олег перечитал собственную фразу и вздохнул. Ну все, вот он и поджег за собой мост.

Он методично нажимал F5 раз в десять секунд. Рука не дрожала, никакие мысли в голову не лезли — он был уже достаточно зол, чтобы отстраниться от ситуации и теперь просто идти напрямик к развязке. Все, Олежка, упустил шанс закрыть страницу вовремя, и теперь все кончится как всегда.

Вот, наконец, ответы.

JJabrahams: Боярин ты [антимат!] [антимат!] [анти-мат!] вконец, [антимат!]?

Б@ярин: Ююююстас, братан, ты что ли морду мне набить захотел? Ну так и быть, приходи, щенок, повожу тебя хайлом по грязи. Через пятнадцать минут я к котельной БПК выйду. Только ж ты не придешь, кишка тонка, и ту тебе видать порвали, петушок))) Вы все потом лежите и воете, дядя Б@ярин прости, дядя Б@ярин отпусти, жить то хочется)))

Олег закрыл форум, выключил монитор, спокойно встал, накинул куртку и матерчатую кепку и вышел из маленького офиса.

— Михалыч, я в город пройдусь, — механически сказал он коллеге, который курил, прислонившись к кирпичной стенке. — Задержусь, может, минут на десять.

Тот кивнул, и Олег отправился вниз по улице, глядя вперед. Дорога ныряла с холма на близкие окраины, где правил частный сектор да остатки советских еще промышленных построек.

Он просто шел и смотрел, ни о чем не думал, не собирался просчитывать свои действия или загадывать наперед. Шел механически, отстранившись от собственной злости, чтобы не истратить, не расплескать ее, пока донесет.

Он хорошо знал, как оно, скорее всего, будет. Потому что испытывал это застывшее и горячее, словно проглоченный уголь, чувство.

Когда Олег злился на кого-либо, он просто не мог остановиться. Хорошо, что это случалось редко; обычно люди, знакомые с ним поверхностно, в спокойном до равнодушия Олеге даже заподозрить ничего такого не могли.

…В школе он, будучи рослым, в восьмом классе подрался с десятиклассником. Пропустил несколько прямых ударов, получил сотрясение и рассечение брови, но чуть не утопил того парня в раковине, которую заткнул его же шапкой. Олег уже даже не помнил, что такого тот ему сказал. Просто помнил, что старший его разозлил, а сделать это с флегматичным Олегом было сложно.

В институте, когда его вывел из себя надменный молодой замдекана, Олег очнулся, только когда тот лежал на полу и слабо пытался защитить голову. Оказалось, Олег бил его снятым со стены портретом основателя университета.

Олега отчислили, и восстановиться он смог только через год, на платное, подрабатывая ремонтом и настройкой компов. Хотя все говорили, что замдекана нарвался сам, потому что, мол, быть такой тварью, как он, в молодом возрасте дано не каждому.

На первой работе он как-то повздорил с проверкой, когда его хотели сделать виноватым за отсутствие какого-то физически не существующего принтера, который почему-то значился в бумагах. Олега скрутили, только когда он около пяти раз успел ударить проверяющего головой об офисный стол. С работы Олега уволили, но дело раздувать не стали, оказалось, там не  только принтера не хватает, и начальство сверху прикрыло все по-тихому.

Олег как раз вспоминал тот случай, но опять же отстраненно, словно читал о нем в выцветшей газете, глядел на блеклый снимок. Воспоминание было плоским и мало беспокоило его. Просто декорация. Он не думал почти ни о чем, кроме того, что форумный идиот заслуживает наказания.

Олег не умел драться, никогда этому не учился, и опыт у него был невеликий. Но это его тоже нисколько не волновало. В такие моменты рычаги управления его телом словно брал на себя кто-то другой.

Олег спустился с холма по раздолбанной обочине, свернул в проулок, где дома казались запущенными и хлипкими. К старым двухэтажным особнякам, поделенным на нещедрые ломти, лепились какие-то хламовитые пристройки. Когда он выходил, светило солнце, но сейчас оно спряталось за тучи, мутные, свинцовые. Из порванного серого бока одной из них далеко на горизонте сеялся дождь. Налетел ветер, принес тяжелый запах навоза: кто-то чистил свинарник. Олег поморщился и сплюнул. Где этот полудурок живет-то? Тут, что ли? В какой-то из этих халуп? «Вот в Москве, вот в Москве…» Отребье, мать его. Повылазили со своих хуторов, подумал Олег, и туда же.

Улица выродилась в облезлые сараи, в бузиновые заросли за падающим забором и сошла на нет. Он срезал путь за какой-то бывшей конторой с заколоченными окнами и оказался на пустыре. Снова выглянуло солнце, чтобы отразиться в застоявшихся лужах с зеленой пеной по краям. Валялся мусор, стоптанные пластиковые стаканы, пакет картофельных очистков, которые кто-то зашвырнул на середину пустыря. Ну и свинушник. Что ж этот любитель порядка встречу-то тут назначил? Если живет недалеко, убрал бы уж родной пустырь.

Впереди, за хилыми, кое-как осилившими строительный мусор зарослями американского клена виднелось недостроенная баня. Вернее, это должен был быть банно-прачечный комбинат — тут на закате Союза закладывали инфраструктуру нового микрорайона, — но толком успели построить только котельную да начать корпус. С тех пор все кирпичное растащили, трубу кочегарки распилили и увезли, остался только бетон: котельная да плиты забора.

Олег видел в грязи свежие следы. Здесь, значит, гад?

Он вошел во двор и, сделав пару шагов, сморщился, сплюнул в сторону и огляделся.

Двор был замусорен как-то особенно гадко. В грязной каше, слишком уж истоптанной для такого заброшенного места, валялись какие-то мокрые пакеты, объедки, в ржавой луже плавал отвратительный мотлох, словно кто-то вылил сюда кастрюлю успевшего сгнить борща; какая-то мокрая вата, пожелтевшая ботва, железо, распотрошенные стулья, резиновые кольчатые шланги, казавшиеся жирными тварями, аж смотреть было страшно — вдруг пошевелятся. Под стеной котельной было нагажено. Бетонную закопченную стену покрывали рисунки — в основном бесформенные телеса самок с ярко выраженными вторичными половыми признаками. Неведомый художник не озаботился рисованием лиц, рук или ног. Нет, пара мерзких, каких-то особенно косых рож была нарисована чем-то бурым, а вот надписей, как ни странно, не наблюдалось, и от этого пиктограммы казались чем-то идолическим.