Призраки Иеронима Босха - Сарториус Топфер
– Как же вышло, что теперь вас, крошек, целых одиннадцать?
– Это брат Умножение по дружбе нас умножил. Теперь вот он чешется, а его счастье разрушено, и сестрица Маартье тоже сидит чешется и смеется.
– Хрю-хрю! – подала голос свинья-монахиня. – Ради такого дела стоит и выпить! Насмешили вы меня изрядно.
– Значит, ты не видел тех, кто пытается вызвать нас отсюда своими заклинаниями? – Альбертин вернулся к первому вопросу.
– Не видел.
– Если будешь хорошо кушать, то скоро вырастешь, – сказала Маартье. – Но чтобы кушать, нужны деньги.
С этими словами она взяла второго Йоссе и отправила его себе в пасть, только косточки хрустнули. Остальные Йоссе разбежались кто куда, а Маартье преспокойно заметила:
– Суховат.
В этот момент как раз настало время очередного оборота карусели, что кружила вокруг пруда, и Альбертин отправился переброситься парой слов с Лоннеке ван Бовен, как делал уже давно. Но Лоннеке сидела на своей пятнистой кошке мрачная – ей испортили настроение, а в том месте, где они все находились, испорченное настроение могло длиться вечно. Лицо у Лоннеке сделалось кислым и вытянутым и от этого выглядело еще более аристократическим.
Альбертин так и сказал:
– Вы стали еще прекраснее, госпожа.
– Что ты в этом понимаешь, глупый монах!
– Женская красота является частью общей красоты мира, а красота мира является частью красоты Господа, а уж в красоте Господа монахи разбираются не хуже, чем в красоте женщин, – сказал Альбертин, надеясь тем самым повеселить ее.
Но Лоннеке только сдвинула свои бесцветные брови.
– Мужская глупость является частью всеобщей глупости, – сказала Лоннеке, – а во всеобщей глупости я разбираюсь лучше всех!
– Не сомневаюсь, – сказал Альбертин.
Лоннеке закричала:
– Ты тоже решил надо мной посмеяться!
– А кто еще над вами посмеялся?
– Какие-то противные ноги, которые прикрылись скорлупой от яйца и толкнули меня и мою кошку!
– Я найду и накажу эти ноги, – серьезно произнес Альбертин, – но мне нужно знать, как они выглядели.
– Обычные ноги, – сказала Лоннеке. – Мужские. – Она подумала еще немного. – Одна или две были черные, – добавила она.
Тут карусель сдвинулась, и Лоннеке, вцепившись в шерсть своей кошки, наклонилась совсем низко к ее шее.
Альбертин проводил глазами ее белую спину и вернулся к Йоссе и Преториусу.
– Думаю, я все же отзовусь на это заклинание, – сказал он задумчиво. – А то они точно не оставят нас в покое. Им ведь нужен я.
Маартье, опустившись на четвереньки, гонялась за разными маленькими Йоссе и лязгала зубами, а Гвейде ван Таул в сопровождении Марцеллина Будэ шествовал по направлению к кабаку.
– Брат Сложение! – окликнул его Йоссе ван Уккле.
Гвейде не сразу сообразил, что обращаются к нему, поскольку не привык еще к своему новому званию. И тут внезапно все поглощенные им женские сердца разом забились в его груди, и Гвейде почувствовал, что ему стало тесно внутри самого себя. В тот самый миг, когда Йоссе хотел попросить его каким-нибудь образом сложить всех уцелевших Йоссе в одного и создать из них философа, который размером был бы равен хотя бы двухлетнему ребенку, женские сердца разорвали Гвейде ван Таула, словно в него попало пушечное ядро. Таким образом, Гвейде разлетелся на сотни кровавых ошметков, а над ними принялись порхать бабочки самых разных цветов и размеров. У одних крылья были совсем простенькие, у других вырезные, у кого-то даже с длинными хвостами. Были бабочки с толстыми лохматыми тельцами, были тощенькие, как палочки, и у всех красиво загибались усики. То и дело они садились на кровавые ошметки и запускали в них хоботки, раскручивая их из спирали.
Альбертин в досаде топнул ногой, и бабочки разлетелись, но потом опять, довольно робко, собрались над тем, что было гордым рыцарем Гвейде ван Таулом.
– Какое-то проклятие тяготеет над нашим братством! – комариным голоском запричитал Йоссе, хватаясь за голову. – Снова Арифметика лишилась некоторых своих действий!
Альбертин сказал:
– Послушай совета Маартье и просто ешь побольше каши. Это поможет тебе не только увеличиться, но и в какой-то мере умножиться. Но никогда не ешь женские сердца, потому что, сам видишь, рано или поздно это плохо заканчивается.
5
Вот так и получилось, что Альбертин в конце концов отозвался на призыв брата Сарториуса и очутился в комнате, где собралось все Братство Небесного Иерусалима Святого Иоанна Разбойного.
Разумеется, Альбертин вызвался на это добровольно, но все же он сильно был смущен происходящим. Больше всего его удручил переход из одного бытия в другое: о том, как это произошло, он ничего не мог вспомнить. Из разговоров с братьями странного ордена, который не был запрещен лишь потому, что инквизиция ничего о нем пока не слыхивала, Альбертин уяснил: они тоже ничего толком не знали и действовали, как говорится, наобум святых.
Сперва, как уже упоминалось, Альбертин хорошенько поел, и это придало ему сил. Затем брат Эберхардус признался в том, что кошка пострадала совершенно случайно и никто не помнит, как такое вообще вышло, но раз уж случилось, то пусть будет. И если Альбертина это огорчает, то можно позвать полубрата Пепинуса и приказать ему закопать бедное животное (что и было проделано, к большому неудовольствию полубрата Пепинуса, которого оторвали от выпивки).
После этого Альбертин задал еще несколько вопросов касательно того, где ему, Альбертину, будет назначено жить и от каких щедрот предполагается питать его и одевать. Попробовал он выяснить также обстоятельства жизни и смерти Лоннеке ван Бовен, но никто из его собеседников не знал о такой госпоже и даже никогда не слышал ее имени.
Было решено выдавать Альбертина за ученого монаха из обители святой Маартье, что на севере Брабанта (существует ли подобная обитель на самом деле, никто не поинтересовался).
В среде церковного причта царил небольшой переполох, вызванный кончиной Ханса ван дер Лаана; собственно, смерть престарелого святого отца никого не удивила, но освободились его апартаменты, остались книги и алхимические сосуды, а также место второго священника. Все это не могло не волновать умы.
Братство Святого Иоанна Разбойного воспользовалось тем, что общее внимание было отвлечено всеми этими малозначительными для ученых мужей вещами, и устроило Альбертина на жительство в освободившуюся комнату, заодно предоставив ему книги Ханса ван дер Лаана и его письменные принадлежности –
