Стивен Кинг - Мареновая роза

— Аи! — воскликнула она. — Эй! Аи! Холодно же!

Рози прикрыла еще не до конца промокшей рубашкой руку с окровавленной тряпкой, пошарила взглядом по траве и увидела камень размером с лимон, лежавший между двумя обломками упавшей колонны. Она подняла его, опустилась на колени и растянула рубашку над головой и плечами, как обычно делают мужчины, застигнутые врасплох дождем, сооружая укрытие из газет. Под этим ненадежным и временным зонтиком она торопливо завернула камень в пропитанную кровью тряпку, оставив два длинных липких конца, затем завязала их в тугой узел, морщась, когда пальцы выдавливали из ткани кровь «Уэнди». Завязав камень, Рози сдернула с плеч совершенно мокрую ночную рубашку и спрятала в нее камень в соответствии с полученными указаниями. «Все равно большая часть крови вытечет», — подумала она. Это был не дождь и даже не ливень, а настоящий потоп.

— А теперь иди! — приказала ей женщина в красном одеянии. — Ступай прямо в храм! Иди через него и не останавливайся ни в коем случае! Ничего не поднимай, не верь ничему, что увидишь или услышишь. Это обитель привидений, никто не спорит, но даже в Храме Быка не водятся привидения, способные обидеть живую женщину.

Рози охватил страшный озноб, вода заливала глаза, отчего все перед ней двоилось, капли стекали с носа, повисали на мочках ушей, словно экзотические серьги. «Уэнди» с сияющими глазами стояла перед ней; мокрые волосы облепили ее лицо. Теперь ей приходилось кричать, чтобы перекрыть шум дождя и завывания ветра.

— Пройдешь через дверь за алтарем и попадешь в сад, где все растения и цветы погибли! За садом увидишь небольшую рощу, и деревья в ней тоже все погибли — все, кроме одного! Между садом и рощей течет ручей! Не вздумай пить из него, как бы сильно тебе ни хотелось — не вздумай — даже не дотрагивайся до воды! Перейдешь через ручей по камням! Замочишь хоть один палец — забудешь все, что когда-то знала, даже собственное имя!

Электричество прочертило ослепительную ломаную линию между облаками, превращая их нижнюю кромку в лица уродливых, посиневших от удушья гоблинов. Никогда еще Рози не было так холодно, ни разу в жизни она не ощущала подобного странного биения сердца, безуспешно пытавшегося вытолкнуть хоть малую толику внутреннего тепла поближе к заледеневшей коже. И снова ей подумалось: происходящее можно назвать сном точно так же, как потоки льющейся с неба воды — маленьким дождиком.

— Войдешь в рощу! Туда, где мертвые деревья! Единственное живое — помгранатовое дерево! Соберешь семена, которые найдешь в плодах, валяющихся под деревом, но не вздумай попробовать вкус плодов, не подноси ко рту даже пальца той руки, которая прикоснется к семенам! Спустишься вниз по лестнице рядом с деревом в Подземный коридор! Найдешь ребенка и вернешься с ним наверх! Только опасайся быка! Берегись быка Эриниса! А теперь иди! И поторапливайся!

Храм Быка с его странно перекошенными линиями, не вписывающийся в перспективу, внушал ей страх, и потому Рози обрадовалась, почувствовав, что ее отчаянное желание поскорее спрятаться от ливня пересилило все остальные чувства. Ей не терпелось укрыться от грома, от молний, от ветра, и еще она хотела иметь крышу над головой на тот случай, если ливень вдруг решит перерасти в град. Возможность оказаться голой под градом — даже если это все-таки происходит во сне — ничуть ее не прельщала.

Она сделала несколько шагов, затем остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на оставшуюся позади женщину. «Уэнди» казалась такой же обнаженной, как и сама Рози, потому что ее тонкое одеяние облепило тело, как краска.

— Кто такой Эринис? — прокричала Рози. — Кто он такой?

Она бросила через плечо осторожный взгляд на храм, как будто опасалась, что ее крик пробудит дремлющее в нем божество. Но не увидела ни божества, ни чего-то иного; лишь сам храм мерцал перед ней в потоках не ослабевающего ливня. Темнокожая женщина закатила глаза.

— До чего же глупо ты себя ведешь, подружка! — закричала она в ответ. — Иди же! Иди, пока еще есть время! — И жестом, похожим на жест ее госпожи, указала на храм.

6

Рози, белая в своей наготе, направилась к храму, прижимая к животу скомканную ночную рубашку, защищая ее насколько возможно. Пять шагов привели ее к тому месту, где в траве валялась упавшая каменная голова. Она вгляделась в нее, ожидая увидеть лицо Нормана. Разумеется, это должен быть Норман, понимала она, ведь именно так происходит в снах.

Только голова принадлежала не Норману. Удаляющаяся к затылку линия волос, мясистые щеки, роскошные усы в стиле Дэвида Кросби принадлежали мужчине, который стоял, прислонившись к косяку двери таверны под названием «Маленький глоток» в тот День, когда Рози заблудилась, разыскивая «Дочерей и Сестер».

«И я опять заблудилась, — подумала она испуганно. — Господи, куда же я попала?»

Она прошла мимо упавшей каменной головы с ее пустыми, лишенными зрачков каменными глазами, из которых по каменным щекам текли капли дождя, отчего казалось, что голова плачет; к каменному лбу прилип узкий лист остроконечной травы, похожий на зеленый шрам. Она приближалась к странно изуродованному храму, и ей чудилось, что голова угрожающе шепчет ей вслед: «Эй, малышка, не хочешь поглядеть на него славные титьки, что скажешь, не хочешь проверить, как он работает, мы могли бы поразвлечься, мы сделали бы это по-собачьи, что скажешь?»

Рози поднималась по предательски скользким ступенькам, поросшим мхом и вьющейся травой, и ей казалось, что голова поворачивается на своей каменной шее, выдавливая грязные струйки воды из разбухшей земли, пожирая каменными глазами ее обнаженные ягодицы; она всходила по ступенькам, приближаясь к царившему под сводом храма мраку. «Не думай об этом, не думай об этом, не думай». Она подавила в себе желание перейти на бег — чтобы поскорее скрыться и от ливня, и от воображаемого взгляда — и продолжила путь, обходя места, где каменные ступеньки потрескались, образуя щели с рваными зазубренными краями, о которые запросто можно повредить ногу. Ей пришло в голову, что это не худший вариант; кто знает, какое ядовитое зверье затаилось в этих щелях, готовое броситься на тебя и укусить?

Вода стекала по ее лопаткам, струилась вдоль позвоночника, она замерзла еще сильнее, если только это возможно, и все же поднялась на последнюю, верхнюю ступеньку и посмотрела вверх на барельеф над широким темным входом в храм. На картине она не могла его разглядеть: он прятался в тени нависающего над входом козырька крыши.

Барельеф изображал подростка лет пятнадцати с напряженным детским лицом; парень прислонился к чему-то, похожему на телефонную будку. Челка ниспадала на упрямый лоб, воротник куртки был поднят. К его нижней губе приклеилась сигарета, а нарочито непринужденная поза демонстрировала, что перед вами мистер Плевать-Я-Хотел-На-Всех образца конца семидесятых годов. Что еще говорила его поза? «Эй, крошка, — говорила она. — Эй, малышка, эй, красавица! Не торопись, задержись на минутку! Не хочешь поразвлечься? Может, приляжем? Не хочешь покувыркаться со мной? По-собачьи, что скажешь?»