Юлия Басова - Миссия – любовь

Вот так неопределенно и растерянно я рассуждала, сидя на занятиях по логике.

Отец

– Мила, отец приехал! – объявила мама, приоткрывая дверь моей комнаты. Ее глаза блестели, на щеках горел румянец.

«Понятно, она счастлива, что увидела папу, и не может скрыть своих чувств».

Я сидела в своей комнате за компьютером и пыталась найти в Интернете статьи для реферата по зарубежной литературе.

– Сейчас спущусь.

Оказавшись внизу, я нашла отца на диване в гостиной. Он напряженно вглядывался в экран телевизора, но я знала, что происходящее там волнует его не больше, чем меня – котировки на валютной бирже.

Мать оживленно возилась на кухне.

– Привет! – сказала я и уселась в кресло напротив.

– Привет! – негромко ответил папа с тоской в голосе.

«Удивительно, насколько острее я стала чувствовать людей за последние месяцы. Я научилась улавливать интонации, перепады настроения, скрытые акценты и множество других вещей, которые раньше ускользнули бы от моего внимания».

Мать выглянула из кухни и смущенно спросила:

– Игорь, ты поешь с нами?

Отец устало посмотрел на нее:

– Нет, спасибо. Я не голоден. Чайку, если можно.

Я поддержала его:

– Мам, мне тоже не хочется чего-то. Помочь тебе с чаем?

– Сиди уж, – обиженно сказала мать, – сама сделаю.

Ее оживление угасло, она наверняка почувствовала себя лишней. Она видела, что у нас с отцом есть какая-то общая тема, которую мы не станем обсуждать при ней, и погрузилась в привычное недовольство.

Мы с отцом молча глядели друг на друга.

– А ты совсем взрослая, – тихо сказал он.

– Давно уже. Тебе бы следовало заметить это раньше и попытаться поговорить со мной, как с большой девочкой. Может, я бы тогда не так сильно удивлялась происходящему?

Отец наклонил голову, будто соглашаясь:

– Прости, я все как-то не решался.

– Ага! Думал, само рассосется?

– Зачем ты так? – тихо отозвался отец. – Просто меня все это достало. Я больше не могу.

Я с тревогой посмотрела на отца. Все мои обиды исчезли, стоило мне увидеть его грусть и отчаяние. Вместо очередных обвинений я перегнулась через журнальный столик, который нас разделял, и прошептала:

– Совсем недавно меня пытались убить. По-настоящему.

Отец поднял глаза, и его лицо помрачнело еще больше. Он обхватил руками голову, словно боялся, что она разорвется на части. Я тихонько добавила:

– Ты не волнуйся, меня опять спасли.

– Я знаю, – пробормотал он после небольшой паузы.

– А о том, что меня и до этого пытались убить, ты знал?

Отец невесело усмехнулся:

– Тебя было кому спасти.

– Тем не менее, – зашипела я, – ты тоже мог попытаться.

Мне было ясно, что каждое мое слово больно ранит отца, но я не могла перестать мучить его:

– Почему ты раньше ничего мне не говорил?

Он открыл рот, чтобы ответить, но тут грохот посуды на кухне стих, и отец примолк, опасаясь, что нас могут слышать.

В гостиную вошла мать с массивным чайником и пробковой подставкой под него. Нам она не сказала ни слова, молча поставила чайник и ушла. В следующий заход она принесла поднос с чашками, печеньем и сладостями и снова удалилась.

– Мне здесь некомфортно, – признался отец, – нас могут слушать. Давай поднимемся к тебе.

Я кивнула и громко крикнула:

– Мам, мы пойдем ко мне. Хочу показать папе фотографии, а они в компьютере наверху.

Мне не ответили. Наверное, мать обиделась, что ее не пригласили. Отец взял горячий чайник с зеленым чаем и подставку, я прихватила чашки; сладости так и остались на журнальном столике.

Мы пошли вверх по лестнице в мою комнату, и я вдруг отчетливо осознала, насколько серьезным будет разговор. И это, пожалуй, впервые в жизни. Только я и отец – мы обладали тайной, которую не с кем было разделить.

Мы зашли ко мне в комнату, и отец поставил чайник на туалетный столик, а сам уселся на кресло рядом с кроватью, замерев в неудобной позе.

Я примостилась рядом на небольшом пуфике, который обычно стоял в углу и почти никогда не использовался. Вот, наконец, пригодился.

– Расскажи про себя, пап, – попросила я.

– Погоди, что-то никак не могу настроиться, – хмуро отмахнулся отец.

– Тогда вот что. Ответь пока на другие вопросы, а то мне очень многое непонятно. Я тут столкнулась со Спектрами. Они еще называют себя Наблюдателями. Они служат Ясным или это самостоятельная организация?

– Откуда такой вопрос?

– Кое-что услышала от некой Оли, но выяснить все до конца не получилось: она буквально закидала меня ножами. Отец побелел. Наконец он собрался с силами и уточнил:

– Что она сказала?

– Что Спектры решили меня уничтожить, после того как мой дар начал влиять на мужчин, особенно на необычных, вроде Самураев. Я стала очень заметной фигурой. Ясные, благодаря тем четырем, что были готовы защищать мою жизнь, приняли другое решение. Я догадалась, кто эти четверо. Тем не менее вам, похоже, не удалось договориться. То есть я должна жить, но уже как Ясная. Мне кажется, что, если бы в это дело не вмешались Спектры, отец Роберта позволил бы мне остаться прежней. Это так?

– Да, ты права. Это на самом деле очень странно, – согласился отец, – раньше про Спектров нельзя было сказать: «Они решили». Эти призраки знали свое место и не вмешивались в дела Ясных. Просто беспрекословно исполняли нашу волю.

– Думаю, они по-прежнему считают Ясных единственными, кто может что-либо решать. Знаешь, от кого я это слышала? От Спектра, который осмелился нарушить волю Ясных, обмануть их. Ведь Оля совсем не хотела, чтобы мое тело можно было восстановить после смерти. Странно, ты не находишь?

– Я уже все знаю, можешь мне не пересказывать, – угрюмо отозвался отец, – мы посмотрели в ее прошлое, чтобы понять, откуда взялась эта ненависть к тебе.

Я подпрыгнула от нетерпения и умоляюще посмотрела на отца. Он еще немного помолчал, будто прикидывая, с чего начать, и заговорил:

– Ты ведь знаешь, что все идет из детства – страхи, комплексы, обиды, пристрастия. Так вот. Олина жизнь не удалась с самого начала. Ее родила мать, которая была наркоманкой. Отец недалеко от нее ушел, только к этому пороку добавь еще один – страсть к преступлениям. Он многих убил – налеты, грабежи… Не брезговал и заказными убийствами. Нет, он не был маньяком или садистом. Скорее, ему было все равно, как зарабатывать, и он делал то, что получалось лучше всего. Когда родилась Оля, ему было лет двадцать или чуть-чуть больше. Он рос в такой же неблагополучной семье, так что закон нарушать стал очень рано.