Наталья Лебедева - Крысиная башня

Он колол и резал. Маленькие тела пружинили, кровь чавкала и тянулась за ножом густыми, быстро застывающими на морозе нитями. Шуликуны налетали со всех сторон. Они не могли добраться до головы, не трогали рук, зато гроздьями висели на спине, мешая двигаться. Их острые зубки рвали плотную ткань пальто, но пальто оказалось прочным и надежным, как доспех. Саша не зря велела взять его с собой.

Мельник бил, резал, колол, смахивал с себя шулику-нов, подбиравшихся к шее, и вдруг понял, что его силы заканчиваются. Нападающих было слишком много. И когда мысль о поражении уже утвердилась в голове Мельника, он поднял глаза и увидел перед собой мельницу. Она была совсем близко, в двух десятках шагов: сражаясь, он невольно шел к ней, будто знал, что там его ждет спасение. Забравшись внутрь, он мог закрыть за собой тяжелые дубовые двери и отдохнуть.

Мельник наклонился вперед, закрыл лицо руками и пошел, как человек, застигнутый в поле пургой. Все больше и больше шуликунов запрыгивало на его спину. Ткань пальто затрещала, потом начала рваться. Холод проник сквозь дыры, добрался до тела, охватил грудь. Серебристая крыса, уставшая, израненная, покрытая кровью, прыгнула Мельнику на брюки, взобралась вверх, нырнула под рубашку и там замерла. Мельнику стало страшно, потому что закончилось все очень быстро. Он поднял голову, отнял от глаз исцарапанные шуликунами руки и увидел прямо перед собой потемневшую деревянную стену и лестницу, ведущую вверх.

Собрав последние силы, Мельник стряхнул с себя мелких бесов, выдернул обрывки пальто из их ручек и взобрался по лестнице, оскальзываясь на обледеневших ступенях, обдирая руки о шершавые перила.

Он ворвался внутрь, захлопнул тяжелую дверь, заложил засов и, дрожа, опустился на пол у стены. Крыса жалась к нему — ей тоже было холодно. Он обхватил ее маленькое тело сквозь ткань рубашки и прижал к себе.

Мельника трясло. Он пытался укутаться в остатки пальто, но это было бесполезно: на воротнике болтались всего несколько длинных лоскутов, и половина рукава висела на плотном плечевом шве. На одном из лоскутов чудом сохранился карман, и Мельник с изумлением обнаружил на его дне Настину серебряную зажигалку. Мельник зажал «Дюпон» в непослушной от холода руке и повернул колесико.

Острые иглы холода пронзили его ладонь. Мельник закричал от боли и разжал пальцы, но зажигалка не упала на пол. Серебряный «Дюпон» примерз к ладони. Мельник попытался стряхнуть его, потом накинул на зажигалку клочок драпа, как можно крепче обхватил ее и дернул. Верхний слой кожи остался на зажигалке. Освежеванная ладонь сочилась желтовато-прозрачной лимфой, капельки крови бисером проступили на ней. Мельник прижал руку к себе.

Он сидел у стены и ни о чем не думал — просто ждал, когда утихнет боль. Глаза постепенно привыкали к темноте и стали различать очертания жерновов и матовый блеск развешанных на стене металлических инструментов. За жерновами белело что-то неясное, и Мельник не мог понять, что это, пока не разглядел два блестящих глаза и молочно-бледный лоб.

Взошла луна. Тучи разошлись, кончился снег. Лунный свет проник на мельницу сквозь щели в стенах, и Мельник смог разглядеть голема, скорчившегося в углу. Это было то самое создание, на котором катались шулику-ны, оно казалось жалким, безвредным и испуганно жалось к жерновам. Мельник сказал:

— Не бойся, сюда они не войдут.

Голем склонил голову набок, встал, опираясь на бледную костлявую руку с обвисшей кожей, и пошел к Мельнику. Его глаза не выражали злости. «Я хороший и не плохой», — думал про себя голем, и Мельник слышал его простые мысли.

В неярком свете луны темнели жернова, тускло поблескивали инструменты. Железные цепи свисали со ржавых балок. Морозный воздух был как черное стекло, он затуманивал смыслы, менял очертания, наполнял пространство странными бликами.

Голем шел к Мельнику. Он хотел убить высокого человека в рваном пальто. Кто-то сказал ему, что так будет правильно, и голем не считал это плохим поступком. Старые дубовые доски скрипели под его босыми ногами. Мельник вскочил, отступил назад, выставил перед собой руки, чтобы защититься. Его ладони уперлись нападавшему в грудь. Кожа голема была сухой и шуршала, как газетная бумага. Мельник ударил его коленом в живот и услышал резкий треск, похожий на раскат далекого грома. Голему было все равно — он не чувствовал ни боли, ни беспокойства, ему не было важно сохранить в целости свое уродливое тело. Длинные острые пальцы, синевато-белые, будто вылепленные из особого сорта глины, дотронулись до горла Мельника. Мельник сжал его сухие запястья, пытаясь ослабить хватку, но ничего не получилось. Голем нажимал холодно и бесстрастно, как гидравлический пресс. Крыса барахталась между животом Мельника и заправленной в брюки рубашкой, как в мешке, и отчаянно пищала.

Кожа на шее Мельника лопнула в нескольких местах, теплые струйки крови побежали по груди и плечам. Он понял, что сейчас умрет, и почти уже сдался, когда мысль о Саше заставила его сделать последнюю отчаянную попытку вырваться. Мельник оперся спиной о стену, согнул ногу, упер ее голему в тощий живот и толкнул изо всех сил. Крючковатые пальцы скользнули по шее Мельника, оставляя на ней уродливые кровавые борозды, голем отлетел к жерновам и шмякнулся на пол.

Задыхаясь и кашляя, Мельник ринулся вперед, перепрыгнул через скорчившееся на полу тело и оказался рядом с инструментами, стоящими у стены. Рука его нащупала длинную, отполированную сотнями прикосновений ручку кирки. Мельник занес ее над собой, намереваясь обрушить ее на голову голему, — и не смог. Голем лежал у него под ногами, скорчившись от страха. Он был голым, беззащитным и не делал ни единого движения, чтобы напасть или защититься. Мельник смотрел на него и понимал, что видит голема очень хорошо, во всех подробностях: и лопнувший бок, из которого текла тонкая струйка серого, похожего на опилки от карандашного грифеля песка, и след своего ботинка на бледной груди, и острые пальцы без ногтей, перепачканные кровью. На мельнице стало светло: кто-то открыл дверь, и ровный лунный свет залил комнату.

Фантастически огромный, бледно-желтый, покрытый сизыми дымками край луны был виден в проем, человеческая фигура на его фоне казалась угольно-черной. Фигура стояла, не двигаясь, голем смотрел на нее. Луна отражалась в его черных, как отполированные камешки, глазах. Во взгляде читалось такое отчаяние, что Мельнику стало нестерпимо жаль его. Он опустил кирку и устало оперся на длинную рукоять.

Вокруг стоящей в дверном проеме фигуры кружили мертвецы. Это было похоже на комбинированные съемки в старом фильме. Все мертвецы были разных размеров и по-разному сняты: один был крохотным, едва различимым силуэтом, второй — огромным отделенным от туловища лицом, третий — черно-белой головой с плечами.