На ночь глядя - Роман Шмыков
Долго оставаться в постели не вышло. Мама пришла из магазина, громко шурша набитыми пакетами. Я вышел из комнаты, шатаясь на затёкших ногах, и оттащил покупки на кухню. Выложил всё на стол и сложил пакеты в специальный отдел верхнего шкафчика. Привычка детства, и в бессознательном состоянии смогу провернуть подобное, мне только дай отнести пакеты из одного конца квартиры в другой, лишь бы не ходить в магазин самому.
— Выспался? — спросила запыхавшаяся мама из прихожей.
— Угу.
Я скрылся в ванной, нет желания находиться в поле присутствия других людей чуть дольше, чем требуется. Как-то неуютно, и неважно, кто сейчас рядом, ведь не хочется вообще никого.
Пришлось опять почистить зубы пальцем, ведь щётку я так и не достал. Раньше за этим следила мама. Она покупала новую, руководствуясь специальным календарём. Каждые три месяца обязательно покупалась новая щётка. Мама её простаивала в кипятке как минимум час, и только после этого помещала в специальный стаканчик на полке над раковиной. Когда сказал маме, что я самостоятельный, так с тех пор и чищу зубы пальцем. Забавно.
Завтрак приготовил себе сам. Бутерброды и малиновый чай. Кажется, в горле першит, и не сразу заметил, как шмыгаю носом, гоняя водянистые сопли от мозга до ноздрей и обратно. Приятный жар внутри распространялся быстро, но это ещё и от того, что у меня скорее всего поднялась температура. Ватные ноги еле послушались, и я, опираясь о стены коридора, добрёл до своей комнаты и свалился на кровать. Словно что-то подмешали в чай. Голова кружилась, заставляя поверить, что потолок вертится как винт самолёта, издавая примерно такой же звук. Гул в ушах нарастал, перемежаясь со свистом, и я стиснул зубы, понимая, что никак не могу перетерпеть эту боль. Состояние глубокого алкогольного опьянения, только без самой выпивки, превратили меня в потное тело на взмокших простынях. Стыдно звать маму, чтобы та дала таблетку. Плевать, какую, лишь бы помогло. Лёгкий бред постепенно занимал мой разум, и я не понял, как треклятая книга снова оказалась в моих трясущихся руках.
«Деревянный мальчик очень любил свою маму, но никогда не говорил ей об этом. Он всегда был послушным, делал то, что сказано и никогда не задавал вопросов вслух, а они у него были. Папа тоже так и не услышал от мальчика ни одного доброго слова, но это другое. Деревянные мальчики не говорят об этом друг с другом ни в каком возрасте…»
Я не верил, что действительно сейчас что-то читал. Словно это лишь мысли, слишком навязчивые и сильные, так старающиеся быть настоящими словами. Я протёр пот со лба и перелистнул страницу, чуть не оторвав её уголок. Старая бумага от любого соприкосновения с жидкостью разваливалась, как песочный кулич.
«Мама деревянного мальчика была очень красивая. Белая, как берёза, но без чёрных пятен. Она была стройная и тягучая, умеющая скрываться в чаще других деревьев, чтобы наблюдать со стороны…»
Я дышал очень глубоко, хватая ртом воздух и глотая его как полную ложку еды. Даже видел эту ложку, давился, плакал и просил больше мне не давать. А потолок всё кружился, заставляя поверить порой, что на самом деле это я верчусь, а весь остальной мир как был неподвижен, так им и остался.
«Мама деревянного мальчика почти никогда не наказывала сына. Она разговаривала с ним, учила, воспитывала, но мальчик почему-то был зол на неё, ведь знал, что она врёт. И однажды он украл из мастерской отца топор, чтобы…»
Я откинул книгу на пол, каким-то образом услышав, что моя мама, настоящая, не из книги, замерла. Она тоже прислушалась к стенке, чтобы узнать, что происходит по ту сторону. Я поднялся со скрипучего дивана и прошёл по коридору, остановившись у самого входа в родительскую спальню. Дверь была закрыта, и телевизор даже не играл. Мама точно не спит, на это я могу поставить все свои сбережения, но тогда чем она занята?
Корни, такие сухие, грязные, тянулись по стенам, пытаясь дотянуться и до меня. Я сжал плечи, сдвинул стопы, словно это уменьшает меня в размерах. Стоял один посреди коридора лишь в трусах и трясся от холода, при этом потея как в бане. Я сходил с ума, я ненавидел своё состояние, но ещё больше ненавидел испытывать всё ещё те обиды, что нанесли когда-то родители.
На кухне пахло едой. Не той, что я делал. Кажется, мама готовила себе что-то вкусное вместо того, чтобы поделиться со мной. Словно услышав мои мысли, она вышла из комнаты, и запах её парфюма опять окружил меня, полностью обезоружив. На лице матери тоже ползали корни. Изо рта они тянулись к глазам, ушам, торчали из ноздрей.
— С тобой всё хорошо? Ты выглядишь болезненно, дать таблетку?
Она и правда не чувствовала того, что её лицо превращалось в дерево? Я так и остался на месте, пока мама силком не затолкала мне в рот две жёлтых таблетки. Проводила до постели и оставила в полной тишине. Поначалу я не мог никак уснуть, пытаясь мириться с шумом и настоящей войной внутри черепа. Но потихоньку взрывы угасали, и красное полотно гнева растворилось. Я уснул, полностью потратив день на ничто, на бред, на фантазию, на книгу, связанную каким-то образом со всей моей жизнью и отравляющую каждое слово.
6
Вымотался донельзя. Проспал всю ночь, в шесть утра встал сам, отключил будильник и умылся, так и не заставив работать зубную щётку по её прямому назначению. Мама на кухне готовила завтрак. Пышный, как тот ужин, когда я только прилетел. Кажется, ошибся с датами, и взял билет обратно слишком рано. Побыть бы ещё, решить старые вопросы, да вот билет невозвратный, и скоро отлёт в другой город. Домом его назвать не могу. И тут тоже не мой дом. Я словно на пару дней превратился в скитальца, не гость и не родственник. Спасибо за еду и до свидания.
— Закажешь такси? — мама спрашивала, опять стоя спиной ко мне.
— Да.
— Не очень дорого? Денег дать?
— Спасибо, у меня есть.
— Ладно.
Мама проводила меня, еле как одетого и не расчёсанного, ведь я самостоятельный и всё могу сделать сам, и даже без напоминаний. Меня перекрестили, как было
