Самая страшная книга. ТВАРИ - Евгений Шиков
Соромно, товарищ Субботина.
Она глотнула воды.
Полтора часа… Почему Черников не возвращается? Куда делась Наталка? Не усидела и побежала за ним?
Лиля отогнала мысли, от которых желудок переворачивался и по позвоночнику тек ледяной пот.
«Вспомни, днем Черников говорил, что сельмаг закрыт. Он просто ищет продавца, чтобы разжиться бензином».
Привлеченная пляской лесных теней, Лиля вгляделась в просеку справа. Опустила стекло, и прохлада таежного вечера остудила пылающие щеки. Мошка хлынула в салон.
– Эй. – Лиля прокашлялась. – Эй, есть там кто?
Тени сосен лежали на тропе как сытые питоны. Тайга хрустела валежником, и так не хватало птичьих перепалок… Тени шарахались за буреломом, игра света путала, сбивала с толку.
Лиля прихлопнула комара и подняла стекло. Лес пугал ее. Гадкий, нарушающий писаные правила, хоронящий в своей утробе древние языческие капища. Лучше уж бетонные высотки и кружевные мосты над сибирскими реками, чем эта темень среди деревьев, чем каменные змеи сгинувших племен.
– Где же вы, родненькие?
Отвечая ей, тени засуетились на просеке. По лобовому стеклу скользнуло что-то крупное.
Лиля вжалась в сиденье.
Перед собой она увидела гадюку.
Тварь свалилась с крыши на капот. Метровая, темно-серая, с черным зигзагообразным рисунком. Она расправилась, демонстрируя себя. Тупой хвост шуршал по металлу.
– Нет, – прошептала Лиля, – нет, нет, нет.
Это было неправильно, это рушило человеческие представления о рептилиях. Змеи пугливы, они никогда не нападут стаей, не будут забиваться под марлю, чтобы кусать студента-фармацевта, не переползут существующую тысячелетиями межвидовую границу.
Гадюка вскинулась, покачивая плоской трапециевидной головой, и «клюнула» в стекло.
Лиля содрогнулась.
На брюхе гадюки вздувался желвак величиной с яблоко. Переваривающийся обед. К горлу Лили подкатила тошнота. Как она могла считать красивыми этих уродин?
Мысль, посетившая ее, была бы смешной, если бы не обстоятельства.
«Змеи мстят за взятый без спросу яд».
Гадюка больше не боялась людей. Она лениво выползла на стекло – прощупывала, искала вход в металлическую скорлупу.
Лиля не выдержала. Распахнула дверцу и выскочила из машины. В первые секунды показалось, что чугунная голова перевесит и повалит ее в пыль. Ноги заплелись, но она устояла. Глубоко вдохнула, по дуге обежала автомобиль.
Кости ломило, и дорога предательски двоилась. Деревья подступали к беглянке, словно намеревались оплести ветвями и раздавить, а череп всерьез задумал расплющить мозг. Лиля отвесила себе пощечину. Поморгала, мир немного стабилизировался.
«Не сдавайся!»
Через минуту открылось второе дыхание. Через пять лес разомкнулся. Лиля пробежала под электрическими проводами.
Варваровка отвоевала у тайги клочок равнины. Три улицы, клуб, магазин, своя пожарная станция. Зимой и в весеннюю распутицу деревня была практически изолирована от цивилизации. Жило здесь полторы сотни человек. Дородные бабы в телогрейках гнали к пастбищу овец, пьяненький мужичок выписывал восьмерки на «Каме», слепая старуха лущила семечки под ольхой. Встречая змееловов, местные приветливо улыбались и спрашивали про большие города.
Но в этот августовский вечер Варваровка обезлюдела. Приземистые дома за штакетником притворились покинутыми. Даже псы не лаяли привечая гостью. Лиля остановилась, уперлась кулачками в бедра. Пот струился по зудящему лицу, сердце колотилось бешено.
А вокруг безмолвно нахохлились хаты с наглухо запертыми ставнями. Сельчане ушли за птицами, не забыв и цепных псов.
Лиля сплюнула и поковыляла к ближайшим воротцам:
– Помогите! Меня укусила змея! Пожалуйста!
Никакой реакции.
– Кто-нибудь!
С тем же успехом она могла просить помощи в покинутом до интервенции староверском ските.
Из пустой собачьей будки змеилась… – Лилю затрясло – …бесхозная цепь.
– Вася! Наталка! Я тут!
Сумерки окуривали улицу серой дымкой. Лиля совладала с желанием лечь у забора и уснуть. Она узнала двор, замусоренный кусками фанеры, и поплелась к нему. Дед Кузьмич продавал змееловам яйца и масло, а молоком угощал бесплатно. Обычно он не запирал ставни, но все «обычное» отныне кануло в Лету.
Лиля шла, низко склонив голову, волочила взор по дороге и потому заметила их. Еще несколько шагов, и она бы наступила на чешуйчатую лепешку.
Пелена спала с глаз.
Лиля выпрямилась, обводя неверящим взглядом улицу. Змеи были всюду. Сотни змеиных куч в сорняках, в пыли, под лавкой. Кислый комок закупорил Лилину глотку, по внутренней стороне бедра потекло горячее. Наги и Нагайны ползли к ней со всех сторон, и не было Рикки-Тикки-Тави, который бы ее спас.
Бурый щитомордник буквально кувырнулся в воздухе, приземляясь у ног.
Лиля ринулась к ближайшему дому. Плечом саданула в калитку, панически захлопала по доскам с обратной стороны. Змеи ползли, как живые черные волосы в траве, роскошные локоны, кудри. Навершие калитки раздирало подмышку до крови. Лиля привстала на цыпочки и нашарила щеколду. Калитка отворилась.
– Помогите!
Раздался приглушенный лай, но не из будки или дома, а будто бы из-под земли.
«Собак посадили в погреба», – осенило Лилю.
Она забарабанила по дверному полотну.
«Никто тебе не откроет, глупая».
Змеи целеустремленно преследовали добычу, втекая во двор.
Наука заблуждалась. Заблуждался бедняга Брэм.
Не ведая, откуда берутся силы, Лиля метнулась к лежащей у крыльца лопате, вцепилась в древко. Замахала импровизированным оружием. Мизинец не сгибался в кулак, торчал вопросительным знаком.
Рептилий безрассудный героизм жертвы не впечатлил. Щитомордник обыкновенный – Gloydius halys – резко выбросил голову и врезался зубами в металлическое полотно лопаты. Отпрянул, сердитый. Засмердело едко. Лиля прижалась спиной к двери: некуда бежать. Змеи копошились у ног.
– Сволочи! – заорала она, давясь слезами.
И ударила лопатой, как прадед шашкой. Отчлененная голова щитомордника поскакала по траве и напоследок щелкнула челюстью. Полотно перерубило пополам гадюку. Ее соратница, изловчившись, впилась зубами в Лилин сапог, но не сумела прокусить толстую кожу. По голенищу растекся яд.
Лиля закричала, обрушивая вниз лопату и… древко выскользнуло из мокрых пальцев. Перед ней раздували бока тугие клубки гадюк.
Позади…
Дверь распахнулась, и Лиля провалилась в разверзшуюся пустоту. Успела подобрать под себя ноги.
Дверь захлопнулась, преграждая путь шипящему полчищу. Лязгнул засов.
– Ну все, – сказал дед Кузьмич, глядя вороном на незваную гостью. – Теперь нам обоим конец.
В избе слабость вернулась. Ныла каждая косточка, каждая мышца, левое плечо будто выкорчевывали из тела. Лиля присосалась к глиняной чашке. Молоко потекло на пол.
– Простите…
Лилю вывернуло наизнанку. Белая блевота оросила половицы. Молоко брызнуло из ноздрей.
– Простите… мне так стыдно…
– Не беда, – сказал старик. – Мертвые сраму не имут.
Он ушел в сени, кряхтя, а Лиля рухнула на колченогий стул, баюкая раненую кисть. Тошнота постепенно проходила. Лиля осмотрелась.
Окна в доме были не просто закрыты ставнями, но заколочены изнутри фанерой. Куцая
