Дэннис Крик - Судьба вампира

И в этот миг он впился в ее горло.

Опять же, все произошло настолько быстро, что я и глазом не успела моргнуть, как все уже было закончено.

Казалось бы, он только что лежал на земле, взирая мертвыми глазами на бледную луну. Но вот за несколько мгновений он превратился из жертвы в палача!

Всего за несколько мгновений.

Вы спросите меня, что было потом?

Потом он сел за руль красной машины и уехал.

Спокойно и неспешно. Он не пытался осматривать ближайшие кусты (иначе я бы уже не говорила с вами), не пытался уловить чужие звуки в тишине. Он кинул только один, последний взгляд на озеро, постоял на берегу секунду и отправился восвояси.

Узнаю ли я его, если увижу снова?

Вы что, издеваетесь? Да он мне снится каждую ночь! Как только я закрываю глаза, передо мной встает его лицо. Серое, как небо над соснами Мортолео, искаженное злобой, лицо не человека, но зверя. Окровавленные губы что-то шепчут. Что-то страшное, необъяснимое, и глаза его пронзают мертвой синевой, когда он смотрит на меня.

Знаете, что я вам скажу? Я видела его. После всей этой истории он спокойно расхаживал по городу и, кажется, что-то искал. Я думаю, он не успокоится до тех пор, пока не найдет это. Свое. Кого-то или что-то… Может, дочь миссис Фаби… Хотя, кто об этом знает?

Но это еще не все.

Я намеренно не рассказала в полиции про миссис Фаби, ибо ее тело так и не нашли. Я думаю, она до сих пор ходит по темным переулкам Менкара в поисках своего убийцы.

Я просидела в роще до самого утра. И жутко замерзла. Но никакой на свете холод не мог пересилить страх и заставить меня выйти из своего укрытия до рассвета. Только с первыми лучами солнца я покинула проклятое место.

В то утро Пиала тянула к себе, словно магнитом. Медлительный шепот ее воды, волнообразной, будто морской, завораживал. Ветер дышал запахом дикой мяты. Тонким, холодящим ароматом, казалось, пахло само озеро. Словно кто-то разбросал по темно-голубой воде душистые зеленые листья.

И вместо того, чтобы бежать из парка, я пошла на чертов берег.

Там, у воды меня привлек странный шелест камышей. Я стала приближаться к темным зарослям. Мой страх соперничал с любопытством, и сейчас я проклинаю тот момент, когда он сдался.

Присев на корточки у камышей, я раздвинула упругие стебли.

И увидела среди них дрейфующее в воде тело. Утопленник лежал лицом вниз, и по скрытой под зеленой тиной одежде невозможно было понять, кто это был: мужчина или женщина.

Минут пять я стояла в нерешительности что-либо предпринять. А потом вдруг неожиданно для самой себя наклонилась вперед и потянула мертвеца к берегу. И он перевернулся… Дыхание мое остановилось.

Из темной воды на меня смотрело лицо убитой женщины… Лицо миссис Фаби…

Телесный цвет ее кожи превратился в болезненную бледность и приобрел оттенок блестящей восковой бумаги. Лицо ее почти просвечивалось и, кажется, сквозь него можно было увидеть проплывающих по дну озера рыб. На груди лежала гирлянда из грязножелтых цветков с красноватыми стеблями.

Что-то наподобие слабого стона вырвалось из моего горла, и силы оставили меня. Ни пятиться назад, ни обрести снова волю и броситься бежать вдоль берега я не могла. Оцепенев, я стояла на месте и смотрела, как тело утопленницы покачивается из стороны в сторону, вызывая круги на поверхности воды. И вдруг в царящем вокруг безмолвии я услышала странное жужжание.

Насекомые.

Оводы…

Они летели кружащимся танцующим вихрем прямо на меня.

Поначалу я пыталась отмахиваться от них руками – целый рой жужжащих тварей кружил прямо у моего лица, грозя заселить несколько своих особей в мои нос и уши. Но через некоторое время я поняла, что насекомые, насколько бы враждебными они ни казались, не хотят причинять мне зла. Их безумная круговерть пронеслась мимо меня в камыши… к телу утопленницы. В просвете из зеленых зарослей я вдруг увидела, как оно шевелится…

Может, это ветер, подумала я, на миг усомнившись в своем здравомыслии. Но предрассветный сумрак развеял сомнения.

Я видела… да, видела…

…как рука покойницы медленно поднимается вверх, с черного рукава стекает вода… гирлянда из красноватых стеблей стелется за ним… грязно-желтые цветы застревают между окоченевшими пальцами… тонут, но потом всплывают на поверхность… тонут и всплывают… С замиранием сердца я слушала этот зловещий плеск.

…Боже, нет!

Пересохший язык и сухая гортань не могли выдать ни единого членораздельного звука, поэтому, когда я все же очнулась от шока и бросилась бежать, уверенности в том, что эти слова я произнесла вслух, у меня не было.

Я бежала долго-долго и до тех пор, пока окончательно не выдохлась и не упала к подножию черной сосны, меня не покидало ощущение дурного сна, в котором я оказалась по чьей-то злой воле и из которого никак не могла сбежать.

Я пробиралась сквозь хвойную рощу, не осмеливаясь оборачиваться, не думая кричать. Со страхом, наполняющим мою душу, с надеждой, вытравливаемой из нее…

Пленка остановилась, щелкнул выключатель, и диктофон затих. В почти невероятной тишине тихо поскрипывала старая кассета.

Дочь повернулась к отцу.

По мере прослушивания Тэо замечал, как менялось лицо писателя. Оно то искажалось в гримасе недоумения и ужаса, то становилось мягким без каких бы то ни было примесей печали, то раскалывалось на две половинки полуулыбкой-оскалом, олицетворяя две стороны его «я», одна из которых всегда была явью, вторая – стала ей только недавно, после аварии и последовавшим за ней забытьем.

Авария и контузия убедили писателя в том, в чем совсем недавно он еще сомневался. Оказывается, и вампиры могут страдать после столь сильных ударов, если они затрагивают ту область мозга, которая отвечает за память. Память – вот единственный инструмент разума, который нужно хранить особенно бережно. К сожалению, осознание этого пришло к нему слишком поздно.

Никакие физические увечья не могли остаться на теле писателя. Ссадины и ушибы, синяки и переломы – все это проходило в течение суток. Но память… ее невозможно было восстановить так быстро. Она дала сбой на тот промежуток времени, который понадобился его мозгу, чтобы прийти в себя. Только теперь он начал потихоньку вспоминать. С трудом и головными болями, мучительно и долго, но процесс уже пошел. Работа эта была чрезвычайно тяжелой, но, кажется, выполнимой.

Он вспомнил, как, находясь в шоковом состоянии, убил братьев Бриль и Магду, а потом как ни в чем ни бывало вернулся в отель и лег спать. Проснувшись, он уже ничего не помнил. Ни того, что совершил, ни того, что сам уже давно не человек.

Когда голос на пленке закончил говорить, лицо его потеряло все выражения и стало обезличенным и тусклым. Серая тень пустоты легла на него, съедая остатки живого.