Ольга Михайлова - Клеймо Дьявола

— Если ты скажешь, что случилось что-нибудь ещё, Сиррах, клянусь, я кинусь кусаться, — пробормотал Невер, едва прикрытый простыней и более чем когда-либо похожий на античного бога.

— Ничего не случилось, просто я решил, что свадьбу лучше сыграть сразу после Поста, в конце апреля.

Невер и Хамал переглянулись и молча посмотрели на него, будучи не в силах ни ругаться, ни смеяться. Потом Морис встал, ушатом воды окатил намыленного Эммануэля и удивленно заметил Хамалу:

— Посмотрите, у Эммануэля тоже пропало пятно на лопатке.

Риммон, оскорблённый пренебрежением друзей к столь важной для него теме, обиженно тёр могучие плечи мочалкой. Окатив себя водой из ушата и подняв фонтан брызг, он удостоился замечания Мориса.

— И у Риммона ничего нет на ребре.

— У вас тоже, Морис, только я не стал привлекать к этому внимание, учитывая его былое местоположение, — отрешённо заметил Хамал.

— Неужели? — Морис де Невер попытался загнуть взгляд себе за спину, к «diabus natibus circa anum», но этот трюк ему, естественно, не удался.

Эммануэль, однако, уверил его, что Гилберт прав, и никакого пятна сзади и впрямь нет. Он сильно осунулся, казался похудевшим и больным, но уверял Хамала и Невера, что чувствует себя хорошо. Морис бережно укутал Эммануэля махровой простыней, собрал банные принадлежности, и оба медленно потянулись на выход. Риммон и Хамал проводили Эммануэля взглядом. Так смотрели апостолы на Христа, остановившего бурю на Генисаретском море. Хамал пробормотал:

— Ты что-нибудь понимаешь в нём?

— Он — сын Бога Живаго… или я вообще ничего не понимаю.

— Мёртвые восстают — слепые прозревают…

— Ты же клялся, что уверуешь, если увидишь чудо, Фома. Тебе мало?

— Нет. Если у такого, как я, может быть Бог, его Бог будет моим Богом.

Риммон с изумлением заметил на лице друга совсем новую, странную полуулыбку, болезненную, жалкую и затаённо-печальную. Хамал выглядел утомлённым, но в его глазах, потерявших блеск, светились робость и надежда. Он всё понял. То непостижимое счастье, что он ощутил, вернувшись из Зала Тайн, заключалось в обретённом им бессмертии. Да-да, неожиданно для самого себя в двадцать три года он, Гиллель, обрёл бессмертие, заключавшееся вовсе не в богатстве и славе Ротшильда. Встреча с невысоким черноглазым испанцем была для него встречей с Богом, хоть он далеко не сразу понял это. А теперь Истина вошла в него, он был прощён и свободен, и явственно осознавал это. Ригель прав. Бог есть Любовь, и хотя любовь болезненна и скорбна, но именно она сняла с его души чёрное бремя беды. Он будет любить. Он научится любить, и Любовь не оскудеет в его душе. Потому, что Бог есть. Мертвые восстают — и слепые прозревают. Его ум отказывался это понять, ну и что? Понимание было выше ума.

— А почему он называет тебя Гилбертом? — голос Риммона вывел Хамала из задумчивости.

— Меня так крестили, но… я… Меня так зовут.

Сиррах с удивлением покосился на Хамала. Оба некоторое время молчали.

— А ведь он любил Симону, — неожиданно заговорил Риммон. — Я понял на похоронах. — Сиррах вздохнул и покачал головой. — Непостижимо… Как ты сказал? — встрепенулся он вдруг — «Его Бог будет моим Богом?..»

Хамал кивнул. Медленно поднявшись, оба пошли за Эммануэлем и Морисом.

— …А насчет свадьбы, Риммон, — заметил Хамал по дороге, понимая, что от обсуждения этой темы ему всё равно не уйти, — почему бы ни сыграть её немедленно, до Поста ещё есть время.

Риммон покачал головой.

— Траур по Симоне. Да, ты слышал? Потолок в Зале Тайн обвалился.

— Ты ж его и обвалил.

— Ничего я не обваливал. Он сам упал. Сегодня. Сразу после похорон Симоны. Я и не подозревал, какой он толщины. Завален даже боковой выход, тот, что наверху. Не разгрести и за год.

— Ты ходил смотреть? Зачем?

Риммон замялся.

— Да подумал, вдруг…

Лишившись дьявольской способности читать чужие мысли, Хамал, однако, отнюдь не поглупел.

— …Вдруг ты недостаточно хорошо прожарил Мормо? А заодно хотел проверить, не шевелится ли Нергал?

— Что ж ты врал, что больше не понимаешь, кто что думает? — вспылил искренне возмущенный Риммон.

Хамал рассмеялся.

— Тоже мне — иероглифы. Будто я тебя не знаю? Небось, ещё, на всякий случай, и ружьецо туда захватил, а?

— Нет. — Торжествующе сообщил Риммон. — Кочергу.

— Ясно. А Эстель рассказала, как всё произошло? Как их туда заманили, зачем это понадобилось Мормо и Нергалу, и, самое главное, почему она не улетела? Что ей стоило-то? Ведь полнолуние же! Говорила она?

— В самых общих чертах. Я особо не расспрашивал. Начинает дрожать и плачет. Как я понял, им передал куратор, чтобы они пришли в деканат как можно скорее. В коридоре они встретились с ним, он куда-то отлучился, просил их подождать. Тут их и схватили оба выродка. Мормо читал какие-то дьявольские заклятия, хотел, убив их, воскресить свою Лили. Сумасшедший. То рыжее привидение, что я спалил, была, видимо, она. Я-то подумал, что мне мерещится. Симону убил Нергал, а её — Мормо.

— Почему она не улетела? Она же носится на своей метле как шаровая молния. Мормо не догнал бы её!

— Она осталась с Симоной.

Оба замолчали. Риммон задумался об Эстель, гордясь своей избранницей, а Хамал — об Эммануэле. Он онемел, когда Ригель воскресил Эстель, а не Симону. Сейчас он увидел в этом странную предопределённость. Удивительно. Невер кинулся в огонь за Риммоном, между тем был куда как уязвим для ожогов. В готовности Сирраха рисковать жизнью за любого из них он не сомневался никогда. Ригель был готов умереть за Эстель. Оказывается, и малютка Эстель тоже была готова разделить участь подруги, хотя и могла спастись. Не потому ли именно ей предстоит — жить? А он? Что сделал он для других?

Хамал уже забыл, как, трепеща и цепляясь за каменные выступы, шёл по карнизу спасать друзей. Последовавшие за этим события вытеснили из его памяти этот незначительный эпизод.

— Ей надо отдохнуть, — заговорил вдруг Риммон, отвечая своим чаяниям, — успокоиться. Она немного не в себе. Всё время плачет и молится. Метлу поломала и выкинула. Разбила даже стеклянный шар Симоны, представляешь? Иногда вообще заговаривается, словно бредит. Говорит, что подлинная Любовь — только Господня, и — это очень больно. Уверяет, что видела там нашего Вальяно, и что он — как тебе это понравится? — архангел. А куратор, говорит, — ангел смерти. Это ведь пройдёт, как ты думаешь?

На Хамала эти слова произвели совсем не то впечатление, какого ожидал Риммон. Не проявив ни малейшего беспокойства о душевном здоровье Эстель, он метнул быстрый взгляд на Сирраха.