Райдо Витич - Страж седьмых врат

Бог помощь послал: вывернул из-за угла пьяненький мужичек в телогрейке, глянул и к ним двинулся. Варя с испугу совсем обмерла, крикнуть хотела несчастному о беде упреждая — уходи! Да горло перехватило. Только глаза и прокричали, да мужчина не заметил, подошел поклонился степенно:

— Червончика не будет?

Варя дрожащей рукой спешно достала из кармана пятьдесят рублей сунула в заскорузлую ладонь — уходи только быстрей, да не оглядывайся!

— Благодарствую, — поклонился ей мужчина, шапку стянув. — И вам, — Ему поклон отвесил. Ушанку на голову и как ни в чем не бывало, обратно потрусил. Варя проводила его взглядом, молясь о сохранности души, и сорвалась с места, отпихнув протянутую руку демона, бросилась со всех ног к церкви.

А ворота закрыты. Чугунная ограда крепкая. Расстояние меж прутьями маленькое. Только и остается, что пустой двор оглядывать да крыльцо с высокими ступенями, ведущее к центральному входу в храм. Добрая церковь. Сморишь на купала да лики святые на изразцах и страх в сердце тает, душа оживает.

Она бы крикнула кого, да нельзя умиротворенную тишину нарушать. Не правильно это. Вот и стояла смирно в ожидании, только все крепче прутья ограды сжимала. Солнце почти скрылось, но во дворе так ни кто и не появлялся.

Варя замерзать начала, когда из двери, что справа старик в меховом жилете появился, с лопатой да скребком.

— Дедушка, — позвала дичась.

Увидел, подошел. Глаза темные, пытливые и взгляд не ласковый:

— Чего надо? Завтра приходи, кончилась уж служба давно.

Сникла Варя — вот и все. И ушла бы, не посмев перечить, да видать смекнул что-то мужчина:

— А ну погоди, — окликнул. — Ты не Варвара, случайно, Тимофея знакомая?

— Я. А вы Георгий Константинович?

Старик кивнул и без лишних слов ворота открыл, впуская гостью:

— Тимофей в сторожке. Второй час тебя ждем. Что ж раньше-то не пришла? Час бы назад и с отцом Севостьяном переговорила. Теперь до утра ждать придется, — проворчал, закрывая замок.

— Извините, — смутилась девушка, что столько беспокойства людям причиняет. Хотела лопату взять да помочь снег убрать, чтоб хоть малость вину свою загладить, да так и застыла с протянутой к черенку рукой — Он. За воротами стоит, в чугунные прутья грудью упирается, а за ним еще двое. Лица каменные, жесткие, взгляды, что цыганские костры.

Старик икнул, за горло схватился, попятился, затрясся. Варя к нему — подхватила и давай к крыльцу тянуть. А он отяжелел, еле ноги передвигает, глаза таращит, губами трясет и все крестик нательный выставить пытается, словно спасет он его, только пальцы не слушаются: дрожат и роняют. Варя помогла, своей рукой накрыла стариковскую, выставила серебряное распятие, грозно посмотрев на демона — вот тебе!

Тот только голову на бок склонил, словно так ему крестик разглядывать сподручнее и опять застыл. И те двое, как стояли у Него за спиной, так и стоят, даже бровью не ведут.

Варя до крыльца старика довела и усадила на ступени, ворот рубахи расстегнула, чтоб дышать лучше было. Тот без сил к перилам прислонился, взгляд потухший под ноги, а самого так и бьет от страха, не переставая. Тимофея Андреивича позвать бы, а еще лучше `скорую' вызвать да как старика в таком состоянии одного оставишь?

Варя и сама задрожала, не от страха, от гнева на лютость демона. Уставилась на него из-подлобья, зашептала истово:

— Изыди! Изыди! Твое время еще не пришло — солнце еще не зашло!

Да кого она просит?

Пару минут друг на друга смотрели, будто боролись и Он начал медленно таять. Исчез, и Варя в сторожку метнулась — старик-то синеть начал.

— Инфаркт, — констатировал врач и Георгия Константиновича сгрузили на носилки. Он все пытался что-то сказать, пока его несли до машины, но дед Тимофей не давал:

— Потом Георгий, потом, выздоравливай сперва. Потом обскажешь. За работу не беспокойся, я за тебя отдежурю. Твоим сообщат — я телефон Прасковьи доктору дал, позвонят. Все, все. Не беспокойся.

Варя смотрела вслед отъезжающей машины скорой помощи и чувствовала себя самой низкой, черной душонкой. Как она могла вмешать в эту опасную историю двух стариков? И сколько еще по глупости ее людей сгинет? Демон? По ее душу он бродит, а пока та рядится да на что-то надеется невинных забирает. Добрую жатву Варя ему устроила.

Она не села, упала на ступени, голову до самых колен виною согнуло, завыть хотелось от горя и отчаянья, закричать в голос, как коровенке, отправленной на бойню.

— Ничего, Варенька, ничего, — дед Тимофей, рядом сел, похлопал по руке, подбадривая, и валидолину под язык себе сунул.

`Куда уж 'ничего'? — подумалось Варе — один в больнице и другой чует сердце, следом туда же попадет. И дай бог что так, а то и до больницы дело не дойдет: солнце-то село. Стемнело совсем, только свет от фонарей церковный двор освещает.

— Ничего, ничего, — упрямо повторял старик, — сейчас немного голову обдует, и пойдем в сторожку, чайку попьем. Как-нибудь до утра, а там батюшка придет, да служки явятся. Да и чего бояться-то? Чтоб вокруг не бродило, сюда и шагу не ступит. Гера не готов просто был, не поверил мне. Зря, зря. Конечно, понять можно, небылица такая. Но сам бы подумал, когда ж я брехал-то? Хоть раз бы упомнил, тогда б и сомневался. Чего сунулся? Чего испугался-то так? Сильно Он страшный, Варя?

Та пожала плечами, глянула виновато:

— По мне так, не шибко. Привыкла я. А другим, понятно, боязно. Высокий, мощный мужчина, черные кудри, взгляд, горящий зеленью, лицо — камень, и все это над землей парит, смотрит и молчит. А бывает, крылья расправляет: огромные настолько, что и сравнить с чем не знаю. Каждое перышко рассмотреть можно, размах у них…ну, может, чуть меньше, чем двор этот.

— Н-да-а, любого в дрожь кинет, а уж не подготовленного… — протянул дед задумчиво и кивнул, сам себя уверяя. — Ничего, не из таких передряг выбирались.

И крякнул, сообразив, на девушку покосился:

— В смысле…некоторые люди пострашней, хоть без крыльев и глаза не горят.

— Эх, дедушка, от людей неправедных заслониться можно, а от этого, где заступу сыщешь?

— А вот и заступа! — хлопнул дед ладонью по колену с нарочитым оптимизмом. — Двор церковный крылья-то ему подпалит и копыта подточит! Пусть сунется — в святой воде искупаем! Живо пыл свой потеряет. Да не ступит он сюда Варя, помяни слово, хитер — да, но не глуп.

— А если ступит, деда? — прошептала девушка, всматриваясь в темень. И всхлипнула: явился, теперь не прогонишь, не перехитришь. Стоит вон, смотрит недовольно — солнце село, а ты все тянешь с обещанным. Не хорошо обманывать.

Тимофей Андреевич заметил как девушка сжалась да в одну точку уставилась, за взглядом ее проследил и невольно отпрянул и заблажил, то ли горлом, то ли всей душой закричав от ужаса. Редкие седые волосы дыбом встали.