Илья Дешпис - Последний маршрут

Шаги остановились рядом. Тень моего преследователя разбила тонкую полосу света на полу на три части. Дверная ручка тихо повернулась, дверь приоткрылась, и стена озарилась новой полосой тусклого лунного света. Там, прямо за дверью, в полуметре от меня, он стоял, держась за ручку двери, осматривал комнату, но зайти так и не решился. Спустя самые долгие секунды моей жизни дверь закрылась, так же осторожно, как и была открыта.

После этого я позволил себе вздохнуть. Шаги отдалялись и когда стихли совсем, я, обессиленный и напуганный, по стене сполз на пол. Я закрыл глаза и приложил голову к холодной кафельной стене. Нужно было немного отдохнуть.

- Всё маме рассказал?

Надо мной навис силуэт одноклассника.

Я промолчал, и силуэт продолжал нависать. Странно, но я даже не могу вспомнить его имени, внешности. Из далёких закоулков памяти одноклассник представился мне неясным облаком, отдалённо по форме напоминавшим человека.

- А? Всё рассказал? – никак не мог угомониться он.

В первые секунды я растерялся, но затем понял, что случилось. Мать была здесь, в школе, и теперь этому парню должно достаться от родителей. Классный руководитель рассказал моей матери, с кем обычно у меня бывают стычки. У учителей всегда есть лишние глаза и уши – ты можешь подраться в кабинете, когда нет никого из взрослых, или за углом школы при тех же обстоятельствах, но они всегда будут в курсе всех событий. Теперь классный руководитель обязан вызвать родителей хулигана в школу – таков уж порядок, тем более, когда в школу самолично приходит мама «обиженного».

- Иди на хрен. Я не звал её.

- Ну конечно. Мои родители сами вызвались в школу. Урод…

Последнее слово получилось особенно гневно и вдобавок к нему облачко отвесило мне подзатыльник. Я стиснул зубы. Гнев вскипел моментально, но завязать очередную драку означало дать маме пригласительный билет в школу в виде новых синяков. И отцовская улыбка возникла перед глазами при одной только мысли о свежих синяках…

- О! Да ты злишься.

То ли это был вопрос, то ли глумливый восторг…

- Отвали, - руки уже тряслись от злости, дышал я сбивчиво.

- А то что? Маме расскажешь?

…и ещё один подзатыльник, на сей раз последний.

Не в силах сдержать праведный гнев, я встал и нанёс один единственный удар. Костяшка среднего пальца рассекла нижнюю губу. Она тут же надулась и приняла какой-то лиловый оттенок. По его подбородку обильно стекала кровь прямо на его любимую клетчатую рубашку, на кулаке чуть заметные следы – задев зуб, я разодрал себе кожу. Рана не была серьёзной, но задиру отправили в медпункт, а затем и домой. Я считал, что на этом всё и закончится, но в конце учебного дня меня встретили друзья «облачка» и отвели за любимый угол школы «поговорить». Поговорили по душам – множественные ушибы, ссадины и два выбитых зуба – всё моё. Интересно, но следов от удара в челюсть не осталось, так что мать не узнала, что из-за её упрямства, а скорее даже глупости (прости, родная), её сыну досталось по полной программе.

Боль в голове немного приутихла, стена с её приятной прохладой забрала в себя некоторую её часть. Вокруг не было слышно ни звука, кроме этой звенящей тишины. Сколько времени прошло, пока я вспоминал былое? Пять минут? Двадцать? Час? «Нет. Не так много, иначе бы меня давно нашли». Я провёл языком по двум искусственным зубам. Вот оно – неприятное напоминание о школьных годах и «друзьях». Я вставил эти зубы в 21 год, после армии, когда устроился на работу и получил первые кровные.

Сердце билось уже не так сильно, а ритмичный стук крови в голове сменился ровным гудением. Страх спрятался где-то глубоко внутри.

Я взял себя в руки, встал, приоткрыл дверь. Тишина. Луна поднялась достаточно высоко и теперь, не затуманенная никакими облаками, как огромная серебряная монета она смотрела сверху, ярче освещая помещение. Кривопалые деревья отбрасывали на пол свои тени и безудержно плясали в порывах ночного ветра.

Тишина. И только гудящий шум в моей голове.

Я вышел в коридор. Взглянул на окно. Никаких задвижек или замков. Открыть его было невозможно, а если разбить… это будет как сигнализация в дорогом магазине, а валюта здесь – жизнь. Нужно было искать другой выход. Коридор раскрылся передо мной сонным зёвом. Конец его утопал где-то очень далеко в темноте. Изнутри этот дом огромен. «Будто попал совершенно в другое измерение», - пронеслось в голове, и наравне с этой мыслью по спине побежал холодок. Я сделал шаг, и он глухим звуком разошёлся по коридору. Пришлось снять ботинки и идти босиком.

Но идти долго не пришлось.

Я не успел дойти до угла, как оттуда меня встретил удар прикладом в лицо. Что-то хрустнуло. В носу будто надулся и тут же взорвался большой железный шар. Тени злых деревьев, чей-то силуэт, до боли напоминавший то облако из моих воспоминаний, искры перед глазами – всё завертелось в безумном хороводе, и, замедляя свой ход, начало утопать в бездонной тьме помрачневшего сознания.

Тьма расступилась перед глазами, открывая флуоресцентные лампы. В ушах невыносимо звенело, а в голове словно застрял инородный предмет. Я лежал на жёсткой кровати, прекрасно помня тот момент до потери сознания. Вставать даже не хотелось: тело ныло и болело.

Всё же я попытался подняться, но ничего не вышло. Ноги и руки были крепко пристёгнуты к кровати кожаными ремнями. Я хотел закричать, но подумал, что это совершенно бессмысленно – не для того они оставили меня здесь, чтобы потом отпустить по первой моей просьбе. За место этого я попытался порвать ремни, но из этого ровным счётом ничего не вышло. Я напрягался так, как только мог, казалось, что жилы на руках вот-вот лопнут, но ремни не поддались, а только затрещали. И треск этот был похож на издевательский смех. Я бросил попытки освободиться. Ремни эти созданы с расчётом на то, что жертва не сможет выбраться, и не стоит надеяться на то, что здесь злодей допустил оплошность.

В глазах ещё плыло. Картинка разъезжалась в разные стороны, затем возвращалась в нормальное положение, снова разъезжалась. Так рисуют в мультфильмах про Тома и Джерри, когда один из них хорошенько схлопочет по голове. Флуоресцентные лампы троились, двоились, соединялись и снова разъезжались. Меня затошнило. А если меня вырвет? Я даже не могу подняться, чтобы нормально сблевать. Не хотелось бы закончить как Бон Скотт. О, нет, меня не вырвет – нечем. Я не ел уже, наверное, часов семь. А то, что последний раз было у меня в желудке, давно пропитало одежду мёртвого ботаника.

Слева от меня послышался какой-то шорох. Я повернул голову и увидел маленькую девочку, ту самую, которую обещали отправить домой.