Челси Ярбро - Хроники Сен-Жермена

— Может быть, — покивал глубокомысленно Уиттенфильд, радуясь, что все теперь шикают не на него, а на Хэмворти. — Тем более что ей было чего опасаться. Граф ведь мог возложить всю ответственность за содеянное на Сесилию, а Сабрина слыхала о том, как обходятся с ребятишками в тюрьмах и что впоследствии с ними бывает. Она даже стала прикидывать, не сбежать ли ей с детишками из этого дома, но, подумав, оставила эту мысль. Средств ее на тайный побег не хватало, да и куда в своем положении она могла убежать? Ей оставалось одно: попытаться убедить графа потребовать возмещения ущерба с матери, а не с дочки. Но что из этого выйдет, нельзя было угадать. Представляете, какие страхи разрывали ей душу, когда она поднималась по лестнице, по той самой лестнице, чтобы постучаться в зловещую дверь?

— Почему она не поговорила с графским слугой и не объяснила тому, что случилось? — удивился Твилфорд.

— Конечно, она подумывала об этом, но решила, что раз уж ей все равно придется после встретиться со своим нанимателем, то лучше не оттягивать сей неприятный момент. Это понятно, как на ваш взгляд?

— Нельзя также сбрасывать со счетов и элемент неожиданности, — тихо заметил шестой гость.

— Вот именно, — с готовностью согласился Уиттенфильд. — Вы хорошо меня понимаете, граф. — Он звучно прихлебнул из бокала, довольный, что интерес слушателей возрос. — Итак, Сабрина стукнула в дверь. Сначала робко, потом посильнее. Вы, возможно, решите, что ее вела природная храбрость, однако это не так. В дневнике она отмечает свой внутренний трепет и неуемную дрожь в руках, но ей удалось обуздать в себе страхи.

— Женщины!.. Сколь они опрометчивы, — пробормотал Твилфорд.

— Скорее отважны, а отвага берет города, — заметил шестой гость.

— Нет, это не одно и то же, — возразил Твилфорд, несколько ошеломленный безапелляционностью замечания.

— Возвратимся к Сабрине, — резко одернул слушателей рассказчик. — Она постучала в дверь и выждала какое-то время. Ответа не последовало, и она постучала еще раз, уже полагая, что графа нет дома или же он по какой-то причине не хочет ей открывать. В ней снова зашевелились угасшие подозрения. А вдруг хозяин и впрямь прячет в запертых комнатах каких-нибудь заговорщиков? Или держит там бочки с порохом и оружие? Или что-то иное, не одобряемое властями Антверпена? Должна ли она будет впоследствии о том заявить, если ей, конечно, удастся выйти из этого дома? Постучав третий раз, Сабрина уверилась в отсутствии графа и с облегчением повернулась, чтобы спуститься по лестнице вниз. Тут за спиной ее скрипнула дверь, и звучный голос спросил, что ей нужно. Граф говорил участливо, как отмечается в дневнике, абсолютно уверенный в том, что беспокоят его по неотложному делу, ибо раньше подобного не случалось. У Сабрины были все основания полагать, что ее высекут за дурное поведение дочери и что дочь ее высекут тоже. Она попыталась объяснить графу, что Сесилия всего лишь дитя и никоим образом не хотела ни нанести ущерб собственности хозяина, ни нарушить его уединение. Бедняжка едва не запуталась в своих объяснениях, но граф перебил ее и встревоженным тоном спросил, не пострадала ли девочка. Ошеломленная Сабрина ответила, что с Сесилией все в порядке. Граф очень обрадовался и заверил нежданную визитершу, что нисколько не сердится на нее и что напрасно она представляет себе его таким грозным. Сабрина замялась и попыталась закончить неловкий разговор, но у графа были другие намерения. Он открыл дверь пошире и спросил, не хочет ли гостья войти и посмотреть, что находится в его тайных покоях. Бедная Сабрина! При этих словах ее любопытство взыграло, хотя в то же время она понимала, что может подвергнуть себя немалой опасности. И детей, вот что главное, и детей. Если бы не они, наша храбрая родственница не колебалась бы ни секунды. Впрочем, через миг-другой любознательность все-таки пересилила страх, и Сабрина поднялась по лестнице к двери.

— Вот женщины. В сути своей они — кошки, — заметил Твилфорд и глянул на Хэмворти в поисках подтверждения своих слов.

— Чарльз, из всех рассказчиков вы самый невыносимый, — процедил Доминик. Он хотел добавить что-то еще, но тут в гостиную вошел Грейвстон. Ни на кого не глядя, старый пэр прошествовал к своему креслу и сел.

— Нет сомнений, — согласился Уиттенфильд, довольный такой похвалой. — Надеюсь, что и большинство ваших сомнений сейчас улетучится. Например, думаю, все вы будете рады узнать, что этот таинственный граф был алхимиком.

— Ах, вот оно что! — вскричал Эверард. Остальные задвигались, выражая разные степени удивления.

— В этом и заключался самый большой секрет закрытых апартаментов. Граф держал в них лабораторию, а также библиотеку, где хранились наиболее ценные манускрипты. — Тут хозяин улыбнулся и смолк, ожидая, что скажут гости.

— Алхимик! — проворчал Доминик. — Скорее уж сумасшедший.

— Вы так думаете? — спросил шестой гость.

— Смешивать разные вещества, чтобы получить золото или эликсир жизни! Есть ли смысл в подобной белиберде? — Доминик встал со своего кресла и, подойдя к камину, уставился на огонь.

— И впрямь, есть ли? — пробормотал шестой гость.

— Вы хотите сказать, что этот аристократ только и делал, что забавлялся с ретортами, пытаясь получить нечто драгоценное из всякого сора? — с негодованием вопросил Хэмворти.

— Да. Хозяин Сабрины был алхимиком. — Уиттенфильд произнес это совершенно спокойно.

— Тогда не удивительно, что он поселился в худшей части города, — заметил лорд Грейвстон. — Это не то дело, каким станешь заниматься в приличном доме. Запахи, испарения, горючие вещества. Довольно разумно в любом случае отвести для такой работы обособленное местечко.

— И я так думаю, — ответствовал важно Уиттенфильд. — Я тоже решил, как и Сабрина, что ее наниматель — человек осмотрительный и разумный. Он показал неожиданной гостье свое оборудование, но прибавил, что Сесилии лучше сюда не ходить, ибо некоторые лабораторные составы и смеси довольно вредны. Главными среди продемонстрированных диковин были стеклодувная мастерская и специальная алхимическая печь под названием атанор, напоминающая большой улей. Сабрина как зачарованная смотрела на все это и помалкивала, хотя в голове ее так и роились вопросы. Наконец граф заявил, что уважает свободу выбора и что, если у его экономки есть какие-нибудь сомнения относительно дальнейшей службы ему, он это поймет и поможет ей вернуться в Англию. Сабрина была поражена предложением, так как думала, что после столь доверительного раскрытия своей тайны граф всеми силами постарается удержать ее при себе. Он явно умел заглядывать в мысли, ибо тут же заверил, что ему не хочется, чтобы она уезжала, однако ни для кого не секрет, что многие люди относятся к алхимии с предубеждением и стараются держаться от всего с ней связанного подальше. Если Сабрина разделяет их взгляды, то ничто не мешает ей начать подготовку к отъезду. Кроме того, граф добавил, что у него в Антверпене есть еще один дом, куда он мог бы отправить ее, если ей предпочтительнее задержаться в Европе. Сабрину потрясла такая заботливость, очень редкая по тем временам. Она потупила взор и сказала, что сообщит о своем решении утром, хотя, как свидетельствует дневник, уже была твердо уверена в том, что останется здесь. Наутро граф разыскал ее, чтобы спросить, какое решение она приняла, и явно обрадовался ответу. Сабрина, в свою очередь, попыталась узнать от него, какие эксперименты сейчас он проводит, но хозяин сказал, что обсуждать это пока еще рано, и ей волей-неволей пришлось смириться с таким положением дел. Дневник отмечает, что всю следующую неделю граф практически не покидал своих комнат, к чему Сабрина отнеслась уже не с подозрительностью, а с неким благоговением, ибо, увидев столько чудес, уверовала в могущество своего работодателя. Ей даже стало казаться, что подаренное распятие сделано из золота, полученного экспериментальным путем.