Наталья Игнатова - Смена климата

Никто ведь не додумается, что в склепе обитает обычный мертвец.

Поэтому Заноза никогда не сдавал Семендер-холл семьям с детьми.

Владелец дома жил в Америке, в Хайронтире, и называл Хайронтир Нью-Йорком, потому что был человеком, а не вампиром. О вампирах он, наверное, вообще не знал. Создавая себе личности для удаленного взаимодействия с живыми, Заноза не вдавался в детали. Не продуманные до мелочей, эти люди не были настоящими, и он мог пользоваться ими без риска поверить. А то ведь стоит однажды вообразить, будто парень с фамилией Спэйт действительно живет в Хайронтире, распоряжается оттуда недвижимостью в Англии, даже не помышляя о приезде сюда, и очень легко можно забыть о том, что и фамилия, и недвижимость — твои, а не его. Легко можно забыть, что его вообще не существует.

В сочетании с уверенностью в собственном не-существовании, воображение может завести слишком далеко.

Заноза с удовольствием провел бы день в поиске информации о Ясаки и Турке. Тийрмастер знал о них достаточно, чтобы попросить о помощи, а раз знал тийрмастер, значит, знали и другие. Немногие, но их хватило бы. Заноза давно перестал поддерживать отношения с другими мертвецами, он и с живыми встречался лишь постольку, поскольку нуждался в пище, однако восстановить старые связи не составило бы труда. Кто ему откажет, если подойти к делу правильно? Никто из тех, с кем довелось свести хоть сколько-то близкое знакомство.

Добровольное отшельничество придется прервать, с этим Заноза уже смирился. Даже рад был, пусть и понимал, что радость — следствие использования дайнов этой ночью. Зачарованные люди относились к нему, как к лучшему другу, с готовностью отзывались на любые, самые странные просьбы, стремились помочь во всем, в чем угодно. Эмпатия заставляла испытывать в ответ схожие чувства, и каждая новая встреча прошедшей ночи, каждое новое знакомство все сильнее располагали к тому, чтобы покончить с мизантропией, вернуться к жизни, которую вел до конца Второй мировой.

Это пройдет.

Уже много лет он способен был хорошо относиться лишь к тем, кого зачаровывал. Времена, когда люди, живые и мертвые, нравились ему потому лишь, что не делали ничего, чтобы не понравиться, давно прошли. А полсотни лет отшельничества упрочили мизантропию. Попробуй-ка сохранить хорошее отношение к людям, не давая им возможности проявить себя с хорошей стороны! Да хоть с какой-нибудь стороны, кроме самых плохих.

Мысль о восстановлении старых контактов уже не казалась такой удачной, как перед рассветом. Эффект дайнов спадал, да и воспоминания о причинах, сделавших мизантропию и отшельничество естественным и единственным выбором, не располагали к изменению привычного образа существования. Не получится ведь просто явиться из небытия, заявить: «хай, чуваки, я знаю, мы не виделись пятьдесят лет, но прямо сейчас мне нужно, чтоб вы рассказали все, что знаете о Турке и Ясаки», а потом снова исчезнуть. Так нельзя. Это некрасиво и невежливо. Кому-то можно будет оказать ответную услугу и покончить на этом на следующие пятьдесят лет, но есть и те, кто вместо услуги пожелает заручиться обещанием. Наверняка, неудобным. Чем-нибудь вроде: «я помогаю тебе сейчас, а ты поможешь мне когда-нибудь».

Обещать ничего не хотелось. Заглядывать вперед дальше чем на шаг, тоже не хотелось. Хотелось действовать. В первую очередь — добывать сведения о Ясаки и Турке, во вторую — искать что-нибудь на Брюса Шеди. В третью — пытаться понять, что же делает этот Шеди, зачем так громко и нагло заявляет о своих сверхъестественных талантах?

И сверхъестественные ли они, или укладываются в пределы человеческих возможностей? В малоизученные пределы…

Заноза размышлял сразу обо всем, а значит — ни о чем, пока составлял письма, которые с закатом нужно было разослать адресатам. Бумажные письма. Электронные. Тексты для нескольких телеграмм и парочки объявлений в «Сан».

Лучший способ добыть информацию — это задать правильные вопросы. Правильным вампирам. И информация, которую он искал, пожалуй, стоила того, чтобы взять на себя дополнительные обязательства.

Если бы он был живым, он мог бы отправить письма прямо сейчас. Если бы он был живым, его адресаты не нашли бы ничего необычного в том, что письма отправлены днем. Но он был мертв, и с каждым рассветом ему полагалось превращаться в труп.

Отвратительное состояние дневного оцепенения принято было называть сном или спячкой, но деликатность названия не меняла сути. С каждым восходом вампиры умирали, а на закате возвращались к подобию жизни. Среди живых ходили упорные слухи о том, что спящий вампир полностью беспомощен и его легко убить, вонзив кол в сердце. Но даже не говоря о том, что пробивание деревянным колом грудной клетки требовало немалых усилий, к разочарованию тех живых, кто переходил от теории к практике и умудрялся найти вампира, выследить и застать спящим, выяснялось, что слухи о беспомощности сильно преувеличены. От спячки пробуждает любая угроза, а просыпаются вампиры в дурном настроении. И хотя днем они слабее, чем ночью, не та это слабость, на которую стоит рассчитывать.

Заноза воспринимал как угрозу собственные сны. Поэтому не спал. Ни днем, ни ночью. Порой на рассвете его охватывало оцепенение, и он на час проваливался в кошмары, сродни тем, что видятся в мертвом параличе. Но это случалось редко. Он бодрствовал в любое время суток, и благодаря тому, что ему не приходилось просыпаться в дурном настроении, вплоть до конца сороковых был самым дружелюбным мертвецом на планете.

Считал себя таковым, по крайней мере.

К сожалению, вампиры преимущественно консервативны и без восторга реагируют на то, что кто-то ведет себя не по правилам. А еще вампиры очень обеспокоены собственной безопасностью. Бессмертие — слишком хорошая штука, чтобы расстаться с существованием, проколовшись на какой-нибудь мелочи. Считалось, что любой упырь только и мечтает об окончательной смерти, но в этом не больше правды, чем в разговорах о дневной беспомощности. Любой вампир знает, что умереть не получится. Любой вампир хоть раз да побывал в мертвом параличе, помнит, что видел и чувствовал там, и не желает себе такой вечности. А ничего другого не будет. Покой заслужили лишь те, кто умер в свой срок, не нарушая законов природы. Остальным природа отомстила отменой законов и правил.

Если не вдаваться в философию, вампиры слишком боятся уничтожения, чтобы позволить кому-то из себе подобных не спать днем. Кто ж его знает, неспящего, что ему в голову взбредет? А ну как возьмет зажигалку и канистру с бензином, да отправится искать убежища уважаемых собратьев. Да что там зажигалка? К чему бензин? Связки кольев хватит. Он же вампир, силы немеряно, вгонит кол между ребер, как шпажку в бутерброд. Это не говоря о том, что будучи вампиром, он знает: не важно, чем пробить сердце — и от кола, и от вязальной спицы эффект будет одинаковым. Или насосется, подлец, вампирской крови, выпьет вместе с кровью душу, тоже ничего хорошего. Проснуться-то жертва, конечно, успеет, но одно дело проснуться и прикончить живого, со всеми живыми слабостями и недостатками, и совсем другое — проснувшись, столкнуться с таким же мертвецом. Сильным, бодрым, готовым к любым неприятностями.