Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 1

— А? Что? — вдруг забормотал Анджей, оседая на разваленный пополам диван. Лунный блеск сошел с него, будто серебро с медного подсвечника. — Нехорошо мне как-то…

— Дядь Андрей, ты чего? — Витька ожесточенно тряс Анджея за плечо. — Чего ты?

— Это лунатизм, — с неизвестно откуда взявшейся уверенностью произнесла Катя. — Он лунатик. Ходит во сне. Вот, зашел сюда, упал на диван, сломал… нечаянно. — С каждым словом Катерина ощущала, как вера в простое объяснение заполняет сознание сына.

— А оно лечится? — с тревогой поинтересовался Виктор.

— Конечно, лечится. Врача хорошего найдем — и вылечим, — успокаивающе бормотала Катя, помогая тащить тяжелое, точно серебром налитое тело в большую комнату. — Придумаем что-нибудь. Не бросать же хорошего человека из-за таких пустяков…

Витька нисколько не протестовал против ироничного «пустяк» применительно к попытке убийства. Катерина и сама поразилась тому, как мало ее это задело. Сейчас важнее всего было держать Андрея-Анджея-Цапфуэля в поле зрения. Слабая и трусоватая Катя отчетливо понимала: выгони она теткиного сынка из дома, исчадие лунного света пронесется по городу всадником апокалипсиса. Просто потому, что вовремя убитый неиспорченный индивид имеет шанс попасть в рай — или куда там попадают хорошие детишки. Оказывается, ангельская система ценностей тоже может рождать чудовищ.

— Уф-ф! — вздохнули они на пару с кошкой, вернувшись в разоренную Катину комнату.

— Гулять сегодня пойдешь? — мрачно поинтересовалась Катерина.

— Я должна, — качнула головой кошка. — Слушай… А пошли со мной? Уж очень Цапфуэль в полнолуние нравственен и глуп становится. Как бы чего не вышло.

— Да. Неохота мне мученический венец принимать, — вздохнула Катя и открыла шкаф. — Что хоть надевать-то? Куда пойдем?

— На помойку! — сказала как отрезала Наама. — Навестим Сабнака, демона гнилья.

Катерина только глаза округлила — а что тут скажешь?

Катя еще помнила время, когда на этом самом месте размещалась бескрайняя свалка, понемногу завоевавшая овраг и протянувшая зловонные щупальца к жилым кварталам. Речка, протекавшая между мусорных курганов, играла всеми цветами радуги даже под хмурым осенним небом, а курившиеся вдали дымки накрывали район неистребимым запахом паленой резины. Свалка казалась вечной и незыблемой, как советская власть. А потом и власть кончилась, и свалки не стало.

Сейчас на ее месте возвышались дома, вычурные, словно замок темного властелина в фэнтези, разве что выбивались из образа теннисные корты, загоны с холеными пони и забитые иномарками парковки.

— Ну Сабнак, ну размахнулся! — ухмыльнулась Наама.

— А разве он не демон гнилья? — удивилась Катерина.

— Гнилье разное бывает, — философски заметила кошка. И направилась не в узкий проход для пеших посетителей, мимо бдительного ока охранника, а прямиком в ворота, распахнутые для проезда зверообразных авто, сверкающих тюнингом, точно голодным оскалом. Не остановил их охранник, даже глазами не проводил, будто и не его это дело, что за женщина с кошкой входит на вверенную ему территорию.

Странная женщина со странной кошкой.

Катерина, выбирая имидж, послушалась Нааму: повязала изуродованную проплешинами голову банданой, закрыла кожаным кружком рыбий мутный глаз, глянула на себя — прямо карнавальный костюм! Только в трех шагах сквозь рыжие столичные сумерки видать: не карнавал это. Так же, как порубленному в схватке морскому волку полированный крюк вместо живой руки — не модный аксессуар.

Может, потому и сползала улыбка с лица случайного прохожего, встретившего весенней ночью «пиратку» в сопровождении худой черной кошки. И застревала в горле заготовленная шутка. Словом, если кто и посмеялся над Катериной, то только Сабнак, старый демон.

Сабнаково логово (называть это квартирой не хотелось, хоть и растопырилось жилище на пол-этажа) казалось неуместным в пафосном дворце для новых русских, до того неуместным, точно во сне привидевшимся. Огромные пространства от полов красного дерева до лепнины на недосягаемо высоких потолках были забиты хламом и отбросами. Издали казалось: открыли окно квартиры с новехоньким евроремонтом и антикварной обстановкой, да и насыпали поверх кожи и позолоты тонну дряни из мусоровоза. И только вблизи различишь: куча, над которой вьются мухи, сплошь из банок с высохшей фуа-гра (тысяча рублей двести грамм!) состоит, груда металлического лома щетинится старинными канделябрами, смятыми и перекрученными, будто под ударом гигантского кулака, на лежаке жеваным комом валяются шелковые простыни, на окнах качаются рваные портьеры ручного шитья с золотым галуном, неразличимым под слоем пыли…

Славно замаскировал свое богатство демон Сабнак! Ни вещицы не пощадил!

И тело, доставшееся ему в аренду, молодое, в тренажерных залах накачанное, на дорогих курортах загоревшее, не пощадил. Видать, последний сезон донашивал: щеки полыхают чахоточным румянцем, прямой римский нос предсмертно заострился, несходящий отек превратил глаза в щелки, а некогда мужественный овал лица — в полную, даже можно сказать, опухшую луну. Встретишь такого возле помойки — обойдешь по широкой дуге с деланно-равнодушной миной, закрыв сердце от сочувствия крепко-накрепко.

— Эк она тебя разукрасила, девушка! — рявкнул бомжара, выползая навстречу ошеломленной Кате из мусорного лабиринта. — Хоть сейчас на широкий экран!

— Здравствуй, Сабнак, — сухо поздоровалась Наама и лапой носок Катиного сапога придавила, чтоб подопечная не сбежала. — Вижу, ты достиг своей гармонии?

— Нет, пока не достиг, — вдруг закручинился демон. — Соединять несоединимое научился, а гармонии нет, как и не было.

— Отчего же? — светски-любезным тоном осведомилась кошка. — Тут тебе и богатство без заслуги, тут тебе и нищета без вины. Порченые людишки, порченое добро — все как ты любишь.

— Много ты в любви понимаешь, хвороба шилохвостая… — огрызнулся (или все-таки усмехнулся?) Сабнак. — Это она перед тобой выпендривается, палачом старого демона выставляет, — обратился демон к Кате, и в голосе его мелькнула нота беспокойства. — Дескать, погляди, погляди, до чего демоны своих людей доводят. Радуйся, что не к Сабнаку в лапы угодила. Но поверь мне, девушка, Сабнак каждого из них — каждого! — пытался сделать счастливым. И свободным.

— Кажется, я понимаю… — неискренне улыбнулась Катерина.

Слыхала, слыхала Катя про соблазны демоновой свободы: голодные, больные, никому не нужные люди, добывающие пропитание из помойных куч, тратящие деньги лишь на курево да на выпивку, но ни черта в этой жизни не боящиеся — чего им терять, когда все отнято, до последней крохи человеческого достоинства. Вот хоть нынешнему телу демона, бывшему холеному мажору, чего бояться — банкротства? презрения? одиночества? Все уж пройдено, пережито, забыто и похоронено здесь же, в кучах некогда вожделенного барахла. Тяжело из такой дали возвращаться к людям, даже если тебя еще помнят, даже если в тебя еще верят. Трудно повернуть назад, когда встает над горизонтом лицо полной свободы — оплывшее, безразличное, пустое и непостижимым образом напоминающее лицо бодхисатвы.