Джереми Робинсон - Кронос

— Кэп, вы в порядке?

Она кивнула.

— Уотсон, ты видел эту… ну… эту?

— Угу, — ответил пилот. — Иду над ней.

Уотсон был первоклассным летчиком. Даже встреча с неведомым морским животным не могла лишить его самообладания. Вертолет заложил крутой вираж и понесся на юг.

— Мы почти над ней!

Натужно ревели двигатели.

«Делаем, должно быть, миль восемьдесят в час, — подумала Андреа, — итого семьдесят узлов».

Ни одно живое существо не способно плыть с такой скоростью! Через иллюминатор она видела, как у самой поверхности воды несется, подобно реактивному снаряду, загадочная тварь. Над ухом задышал Рейли:

— О боже… Спасибо, что вытащила нас оттуда.

Лицо его было белей мела.

«Похоже, у нас обоих знатный видочек», — решила Андреа.

Оба вдруг дружно подпрыгнули от неожиданности — к ним присоединился еще один наблюдатель.

Француженка (или кто она там), не мигая, уставилась в иллюминатор. Она еще не совсем пришла в себя, но явно понимала, что происходит.

— Mon Dieu! Qu'est-ce que c'est? A-t-il mange mon mari?[10]

Спасатели даже не заметили, что женщина освободилась от страховочного ремня, — оба, не отрываясь, смотрели вниз. Черная тень внезапно ушла на глубину, оставив за собой воронку диаметром сорок футов. Наконец Винсент перевела внимание на француженку:

— Я не пойму, о чем вы… Но вы пришли в себя.

Женщина держала в руках водонепроницаемую цифровую камеру. Снимала ли она — Андреа не заметила; впрочем, следить ей было некогда. Она кивнула на камеру:

— Можно?

Женщина поняла:

— Oui, oui, naturellement.[11]

Винсент включила камеру в режим просмотра и начала прокручивать снимки. Вот француженка с мужем, счастливые и довольные, плывут на катамаране. Что же с ними случилось? Она просматривала кадры и дошла наконец до размытого изображения океана. Следом еще три нечетких снимка. Черт! Кровь снова отлила от лица. Камера запечатлела ЭТО. Черная тень у самой поверхности, похожая на… Да ни на что не похожая! Ни на что из того, что Андреа видела прежде. Не будь этого снимка, она еще колебалась бы, сообщать ли о происшествии. Все это настолько невероятно… Еще одно фото — воронка гигантских, неимоверных размеров. Да, это бесспорное доказательство! Ей не могут не поверить.

6

Портсмут, штат Нью-Гэмпшир

Каждый взмах ножа сопровождался тоненьким подвыванием негодяя, осмелившегося напасть на его дочь. Закончив, Аттикус взглянул на дело своих рук — несостоявшийся насильник и его дружок валялись на лестнице, всхлипывая и причитая.

«Так-то», — с удовлетворением подумал он.

Если им даже повезет ускользнуть от правосудия, этот урок надолго останется в памяти. Не говоря уж об унижении, ожидающем их.

Вой сирен раздавался совсем близко. Аттикус сложил нож и вышел на улицу. К паркингу подходили четверо полицейских. Джиона застыла рядом с отцом. Трудно сказать, что произвело на нее большее впечатление — попытка изнасилования или последующая расправа над нападавшими. Аттикус подмигнул дочери, улыбнулся и подошел к копам, протягивая нож. Рассказ о произошедшем занял не много времени. Полицейские, мельком взглянув на Джиону, прошли внутрь. Через мгновение грянул их хохот.

— Твоя работа? — спросил один из копов.

Аттикус кивнул, записывая свои координаты на обратной стороне визитки. Полицейский еле сдержал улыбку.

— Знаешь, это была не лучшая идея.

В ответ Аттикус снова кивнул и протянул визитку.

— Просто воздал им должное.

Теперь уже кивнул коп.

— Придется их так растелешенными и вести до машины.

Он улыбнулся, затем добавил серьезно:

— Надо записать ваши показания. В участке.

— Без проблем, — сказал Аттикус, потом кивнул на Джиону. — Можно, я сначала позабочусь о ней?

— Как вам будет удобнее. Попозже заедете или завтра.

С лица дочери не сходило выражение ужаса.

— Что ты с ними сделал? — спросила она.

— Свершил акт возмездия. Смотри.

Из здания паркинга выходили копы, конвоируя арестованных со скованными наручниками руками. Но не это привлекло внимание местных зевак: вся одежда на парочке хулиганов была разрезана на узкие полоски. Заржала компания подростков. Некоторые защелкали кнопками фотокамер на мобильниках. Местные кумушки в сторонке стыдливо прикрывали руками рты и неодобрительно покачивали головами, не отрывая тем не менее глаз от действа. Спереди вид был еще более-менее благопристоен, но сзади взгляду любопытных открывалось все, что обычно находится под одеждой и не предназначено для всеобщего обозрения.

— Вряд ли они теперь осмелятся появиться в Портсмуте, — сказал Аттикус. — Если не захотят, чтобы над ними смеялись на каждом углу.

Он посмотрел на Джиону. Лицо ее озарила радостная улыбка — такая редкость за последние годы. Неужели ради этого необходимо было оголить задницы местному хулиганью? Кем же стала дочь? Удастся ли им снова подружиться?

А ведь еще предстоит сообщить ей о переезде.

В «эксплорере» воцарилась неловкая тишина. Джиона сидела, скрестив руки на груди, к которой меньше часа назад насильник приставил нож. На шее Аттикус разглядел несколько свежих синяков.

— Ты уверена, что в порядке?

— Спокуха.

— У тебя синяки на шее. Сильно он тебя, а?

Джиона посмотрела на себя в зеркальце. Критически исследовав шею — медленно сползла по сиденью. Не в силах держаться долее, разрыдалась.

Аттикус свернул на обочину и остановил машину. Нет, он не может спокойно смотреть на слезы единственного ребенка. Отстегнуть ремень и прижать ее к себе — но Джиона сама уже придвинулась к отцу и положила голову на его колени. Аттикус крепко обнял ее и пробормотал:

— Я люблю тебя, доченька. Люблю.

Рыдания становились громче. «И дело не столько в случившемся», — понял Аттикус. Сдерживаемое на протяжении двух лет горе наконец-то обрело выход. Ни слезинки не пролила Джиона, узнав о маминой смерти, но спустя месяц волосы ее приобрели ярко-красный цвет, а между ней и отцом воздвиглась стена. И вот, похоже, стена теперь рухнула. Аттикусу очень хотелось бы в это верить.

Десять минут прошли в молчании, нарушаемом только всхлипываниями Джионы. Наконец она успокоилась, вытерла слезы и откинулась на сиденье. Аттикус испугался, как бы между ними вновь не выросла стена, но тут девушка заговорила:

— Я тоже люблю тебя, папочка.

Аттикус почувствовал, как часто забилось его сердце, и вынужден был сделать паузу, прежде чем ответить: