Джон Карр - Сжигающий суд

Марк немного поколебался прежде чем ответить.

– Здесь довольно легко создать ложное мнение, – сказал он. – Я бы не хотел делать этого. Не подумайте, будто дядя сошел с ума или впал в детство… Нет, изменение было куда более неуловимым. Мне кажется, я впервые заметил это лет шесть назад, когда он вернулся из Парижа после смерти моих родителей. Это был уже не тот дядя, которого я знал: он казался рассеянным, озабоченным, словно человек, у которого какая-то идея засела в голове. Тогда у него еще не было привычки запираться в своей комнате на целый день, это началось позже… Тед, когда вы поселились здесь?

– Где-то около двух лет назад.

– Да, ну вот, примерно месяца два спустя после вашего приезда сюда у моего дяди и начались странности. Он спускался, чтобы позавтракать, делал круг по саду, куря сигару, когда погода была хорошей, и проводил некоторое время в картинной галерее. Все это он проделывал с видом человека, который занят своими мыслями и не замечает окружающих. В полдень дядя возвращался в свою комнату и больше из нее не выходил.

– И чем он там занимался? – нахмурившись, спросил Партингтон. – Он читал? Изучал что-то?

– Нет, не думаю, это было не в его привычках. Если верить домашним слухам, он сидел в кресле, глядя в окно, или развлекался тем, что примерял свою одежду, и ничего лучшего придумать не мог. У него всегда был очень богатый гардероб, и он очень гордился своей былой элегантностью. Примерно шесть недель назад он начал страдать от желудочных спазмов, сопровождаемых рвотой. Но и слышать не хотел о том, чтобы показаться врачу. Дядя уверял, что у него уже случалось подобное и что припарка и бокал шампанского быстро избавят его от болезни. Потом у него случился такой сильный приступ, что мы поспешно вызвали доктора Бейкера. Тот определил гастроэнтерит. Мы пригласили сиделку. Совпадение это или нет, но дядя тут же почувствовал себя много лучше, и в начале апреля состояние его здоровья уже не внушало больше никакого опасения. Вот таким образом мы и подошли к ночи двенадцатого апреля. В то время в доме нас жило восемь человек. Люси, Эдит, Огден, я, затем старый Хендерсон – ты помнишь его, Парт? Он привратник, садовник, одним словом, мастер на все руки. Миссис Хендерсон, мисс Корбет, сиделка и Маргарет, горничная. Фактически вышло так, что почти все отсутствовали в тот вечер. Люси, Эдит и я отправились на бал-маскарад, как я уже говорил. Миссис Хендерсон, обожающая быть крестной матерью, уехала на неделю на крестины. Двенадцатое – это была среда – был также выходной день мисс Корбет. У Маргарет намечалось неожиданное свидание с любовником, по которому она сходила с ума, и ей не стоило большого труда уговорить Люси отпустить ее. Огден уехал в город на какую-то вечеринку. Следовательно, дома остались только мистер Хендерсон и дядя. Эдит, кстати, возражала против этого, уверяя, что только женщина знает, что надо делать с больным. Она даже собиралась остаться, но дядя Майлз и слушать ни о чем не желал. Миссис Хендерсон в тот самый вечер возвращалась поездом, который прибывал в Криспен в 21.25. Однако для Эдит это стало еще одним поводом для беспокойства, так как Хендерсон собирался встретить жену на «форде», и дядя с десяток минут должен был остаться один. Тогда Огден, которому надоели все эти споры, заявил, что дождется возвращения миссис Хендерсон, и пусть об этом больше не говорят! Маргарет и мисс Корбет уехали рано, Корбет оставила инструкции для миссис Хендерсон на случай, если что-нибудь случится. Люси, Эдит, Огден и я легко поужинали около восьми часов. Дядя Майлз сказал, что есть не хочет, но согласился выпить стакан теплого молока. Люси принесла ему его на подносе, пока мы одевались. Я очень хорошо помню эту деталь, потому что Эдит встретила ее на лестничной площадке и сказала: «Ты даже не знаешь, где что находится в твоем собственном доме! Ты же взяла сыворотку!» Но обе попробовали и обнаружили, что все в порядке.

Стивенс хорошо представил себе эту сцену. Свежая и милая Люси и более зрелая, прекрасная Эдит спорят из-за стакана молока – спокойно, так как между обитателями Деспард Парка никогда не существовало трений. А молодой Огден иронически наблюдает за ними, засунув руки в карманы. У Огдена не было выдержки и серьезности Марка, но все же это был неплохой мальчик.

Стивенс не мог отделаться от мысли: «А помню ли я с точностью, где мы с Мэри были в тот вечер?» Он, кажется, знал ответ, но этот ответ ему не нравился. Они как раз находились в коттедже, в Криспене, хотя не имели обыкновения приезжать сюда в середине недели. Но Стивенсу тогда надо было отправиться в Стрентон по издательским делам в Риттенхаус Мэгэзин. Итак, он и Мэри провели ночь в загородном коттедже, уехали в Нью-Йорк рано утром и узнали о смерти старого Майлза только два дня спустя. Стивенс вспомнил, что в тот вечер никто не зашел к ним, они провели его очень тихо и легли спать рано…

Размышляя обо всем этом, Стивенс слушал рассказ Марка.

… – Итак, я повторяю, молоко было хорошим. Люси поднялась постучать в комнату дяди и собиралась оставить поднос на маленьком столике, как обычно, но дядя Майлз открыл дверь и сам взял поднос из ее рук. Он выглядел намного лучше, и самое главное, на лице его не было того озабоченного выражения, к которому мы все уже привыкли. В тот вечер на нем был голубой старомодный халат из шерстяной ткани, с белым воротничком, на шее был повязан платок. Эдит спросила дядю: «Вы уверены, что можете обойтись без нас? Вы помните о том, что мисс Корбет уехала и никто не услышит вас, если вы будете звонить? Если вам понадобится что-нибудь, придется позаботиться о себе самому… Я боюсь, что вы не сумеете это сделать. Может быть, оставить записку для миссис Хендерсон и попросить ее, чтобы она посидела в коридоре?..»

Дядя прервал ее, спросив: «Вас не будет до двух или трех часов ночи?.. Не думайте больше об этом, моя дорогая. Уезжайте спокойно, я чувствую себя хорошо». В этот момент кот Эдит Иоахим, который вертелся здесь же на площадке, пробрался в комнату дяди. Дядя очень любил кота и сказал, что компании Иоахима ему будет совершенно достаточно. Он пожелал нам хорошо провести вечер и закрыл дверь, а мы отправились одеваться.

Стивенс вдруг задал вопрос, который на первый взгляд всем показался нелогичным:

– Ты, кажется, говорил, что Люси отправилась на этот маскарад в костюме мадам де Монтеспан?

– Да… по крайней мере, так считается. – Марка этот вопрос, казалось, застал врасплох, и он пристально уставился на Стивенса. – Эдит, не знаю почему, очень хотела, чтобы это была мадам де Монтеспан… может быть, этот образ казался ей наиболее забавным. Кстати, платье сшила сама, скопировав с одного из портретов из нашей галереи. Я имею в виду современницу мадам де Монтеспан; ее, правда, трудно разглядеть, так как почти все лицо и часть плеча на портрете размыто чем-то вроде кислоты. Я помню, однажды мой дед рассказывал, как пытались отреставрировать холст, но это оказалось делом невозможным. Как бы то ни было, точно установлено, что это работа Кнеллера, поэтому картину оставили в том виде, в каком она есть. Это портрет некой маркизы де Бренвийе… Что с тобой, Тед? – нервно воскликнул Марк.