Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 4

— Я должен поздравить вас с очень удачным грузом и пожелать такой же удачи и в следующем вашем плавании, — продолжал коммерсант.

— Слоновая кость, и золотой песок, и шкуры, и камедь, и кошениль, и черное дерево, и рис, и табак, и фрукты, и орехи. Хотел бы я посмотреть на груз получше этого! — вызывающим тоном ответил моряк.

— Прекрасный груз, капитан, да, да, прекрасный! Если не ошибаюсь, во время плавания вы потеряли троих людей?

— Да, их трое у меня концы отдали. Двоих доконала лихорадка, а одного змея укусила. И что это за матросы нынче пошли, хоть убей, не пойму. Когда я ходил простым матросом, мы бы постыдились дохнуть от таких пустяков. Да вот хоть меня взять: я шестнадцать раз переболел гнилой лихорадкой, валялся и с желтой лихорадкой и с дизентерией. А на Андаманских островах меня кусала черная кобра. И холерой я тоже болел. Я тогда плавал на бриге у Сандвичевых островов. И всей-то нашей команды было три матроса и семь покойников. И все это с меня — как с гуся вода. И дальше тоже так будет. Только вот что, хозяин, не найдется ли у вас тут хлебнуть чего-нибудь покрепче?

Старший компаньон встал и, взяв из шкафа бутылку рома, наполнил довольно большой стакан. Моряк с жадностью его осушил и с удовлетворенным вздохом поставил на стол.

— А скажите-ка, — сказал он с неприятной фамильярной усмешкой, — небось, вы очень удивились, что мы вернулись, а? Ну, скажите честно, как мужчина мужчине.

— Отчего же? Ваше судно хоть и старое, да зато крепкое. Ему еще плавать и плавать, — ответил коммерсант.

— Плавать и плавать! Да разрази меня бог! В Бискайском заливе мы чуть было не пошли на дно кормить рыб. Ну и ночка была, доложу я вам: штормяга задувал с вест-зюйд-веста и дул, проклятый, уже третий день, так что нам солоно пришлось. Еще когда мы из Англии уходили, старое корыто только-только держалось на воде. Ну, а солнышко вытопило всю смолу из швов — палец пролезет, если не вся ладонь! Два дня и одну ночь мы не отходили от помп — текло оно, как решето. Фортопсель у нас прямо с раксами сорвало. Я уж думал, не видать нам больше Лондона.

— Раз оно выдержало такой шторм, то прекрасно может сделать еще один рейс.

— Отправиться-то оно отправится, — угрюмо сказал моряк, — только назад не вернется, это уж как пить дать.

— Что с вами сегодня, Миггс? Вы просто на себя не похожи. Мы высоко ценим вас как храброго и мужественного человека — разрешите, я вам еще налью! — который не побоится маленького риска, когда есть ради чего рисковать. Смотрите, вы лишитесь своей репутации, если не возьмете себя в руки!

— «Черный орел» еле держится на воде, — не сдавался капитан. — И вам придется с ним что-то сделать, так он плавать больше не может.

— И что же с ним надо сделать?

— Поставить в сухой док и хорошенько его подштопать. Не то он не успеет даже из Ла-Манша выйти.

— Прекрасно, — холодным тоном сказал коммерсант. — Раз вы настаиваете, значит, судно придется ремонтировать. Но, разумеется, это сильнейшим образом отразится на вашем жалованье.

— Как это?

— В настоящее время вы получаете пятнадцать фунтов в месяц и пять процентов комиссионных. Мы платим вам столько ввиду риска, которому вы подвергаетесь. Мы поставим «Черного орла» в сухой док, и с этих пор вы будете получать десять фунтов в месяц и два с половиной процента комиссионных.

— Эй, погодите-ка! — закричал моряк. Его медно-багровое лицо совсем потемнело, налитые желчью глаза злобно заблестели. — Вы эти штучки со мной бросьте, черт бы вас подрал! — прошипел он и, подойдя к столу, оперся на него так, что его сердитое лицо почти вплотную приблизилось к лицу коммерсанта. — Меня голыми руками не возьмешь, приятель, потому что я свободный британский моряк и надо мной хозяев нет!

— Вы пьяны, — сказал старший компаньон. — Сядьте!

— Жалованье мне убавлять! — ревел капитан Миггс, все больше разъяряясь. — Это мне-то! После того, как я служил вам верой и правдой, жизни своей не жалея! Вы только попробуйте, хозяин, только попробуйте! А что, если я возьму и расскажу про то, как закрашивались грузовые марки? Что тогда будет с фирмой «Гердлстон»?! Да вы мне жалованье удвоите, лишь бы это дельце не выплыло на свет божий!

— О чем вы говорите?

— О чем? Ах, вы не знаете, о чем я говорю? Где уж там! Это же не вы велели нам ночью замазать государственные марки и поставить их повыше, чтобы можно было взять лишний груз. Это, значит, не вы распорядились, а?

— Вы собираетесь утверждать, будто я отдал вам подобное распоряжение?

— Само собой! — гремел рассерженный моряк.

Гердлстон ударил в гонг, который стоял у него на столе.

— Гилрей, — спокойно распорядился он, — сходите за полицией.

Капитан Гамильтон Миггс был несколько ошеломлен этим неожиданным ходом своего противника.

— Потише, потише, хозяин, — сказал он. — Чего это вы затеваете?

— Я намерен потребовать вашего ареста.

— Это за что же?

— За угрозы, запугивание и попытку вымогательства.

— Свидетелей-то не было, — ответил моряк с некоторым вызовом, но уже явно струсив.

— Нет, были, — заметил Эзра Гердлстон, входя в кабинет. Он давно уже стоял между дверями, отделявшими кабинет от конторы, и слышал большую часть разговора. — Но, кажется, я перебил вас. Вы говорили, что замараете доброе имя моего отца, если он откажется повысить вам жалованье.

— Я ж ничего дурного не думал, — сказал капитан Гамильтон Миггс, тревожно переводя взгляд с отца на сына. В молодости он был хорошо известен полицейским властям и не имел ни малейшего желания возобновлять знакомство с ними.

— Кто закрасил эти грузовые марки? — спросил коммерсант.

— Я.

— Вам кто-нибудь велел это сделать?

— Нет.

— Попросить полицейского войти, сэр? — осведомился Гилрей, заглядывая в дверь.

— Пусть немного подождет, — ответил Гердлстон. — А теперь, капитан, вернемся к сути нашего разговора: поставим ли мы «Черного орла» на ремонт в сухой док и снизим вам жалованье, или же вы сочтете возможным отправиться в новое плавание на прежних условиях?

— Отправлюсь, будь оно трижды проклято! — отрезал капитан и, сунув руки в карманы куртки, вновь развалился на стуле.

— Совершенно правильное решение, — одобрительно произнес его суровый хозяин. — Но божба — весьма греховная привычка. Отошли полицейского, Эзра.

Молодой человек усмехнулся и вышел, оставив отца вновь наедине с капитаном.

— Если вы ничего с ним не сделаете, портовый инспектор все равно его в плавание не выпустит, — заметил моряк после долгого молчания, во время которого он успел перебрать в памяти все свои обиды.