Август Дерлет - Живущий-во-Тьме

— Подвезти?

— Чего б нет?

Старый Питер влез в машину, присел на краешек сиденья — и тут Лэрд без лишних церемоний извлек на свет флягу и протянул ее пассажиру. Глаза его вспыхнули, он жадно схватил бутыль и присосался к горлышку, пока Лэрд рассуждал себе о жизни в северных лесах да подзуживал полукровку рассказать о залежах полезных ископаемых, что тот якобы надеялся отыскать в окрестностях Рикова озера. Так мы проехали некоторое расстояние, и все это время фляга оставалась у метиса — он вернул ее почти пустой. Опьянеть в строгом смысле слова он не опьянел, но сделался раскован и даже не запротестовал, когда мы свернули на дорогу к озеру, его не высадив. Хотя, увидев домик и осознав, где находится, старик невнятно пробормотал, что ему это не по дороге и что ему позарез надо вернуться до темноты.

Старый Питер собрался было в обратный путь немедленно, но Лэрд уговорил его зайти, пообещав налить стаканчик.

И налил. Намешал самого что ни на есть крепкого пойла, а Питер осушил стакан до дна.

Последствия не замедлили сказаться, и только тогда Лэрд обратился к теме Рикова озера и его окрестностей: не знает ли Питер, что здесь за тайна? Сей же миг метис замкнулся в себе и забормотал, что ничего не скажет, ведать ничего не ведает, все это ошибка. Глаза его тревожно забегали. Но Лэрд настаивал. Ведь Питер своими глазами видел каменную плиту с письменами, разве нет? Видел, неохотно признал Питер. А он нас туда не проводит? Питер яростно затряс головой. Не сейчас. Уже почти стемнело, до ночи мы не обернемся.

Но Лэрд стоял на своем. Он твердил, что до темноты мы успеем вернуться и в домик, и даже в Пашепахо, если Питер того захочет. И наконец метис, не в силах противостоять настойчивости Лэрда, согласился отвести нас к плите. Невзирая на то что на ногах он держался нетвердо, старикан проворно зашагал через лес по едва заметной стежке, которую и тропой-то не назовешь. Он прошел размашистым шагом около мили, а затем резко затормозил, встал за деревом, словно боясь, что его увидят, и трясущейся рукой указал на небольшую прогалину в окружении высоких деревьев — на некотором расстоянии от нас, так что над головой было видно небо во всю ширь.

— Вот — вот она.

Плита была видна лишь частично; поверхность ее по большей части затянул мох. Однако Лэрда на тот момент камень занимал мало; ясно было, что метис смертельно боится этого места и мечтает лишь о том, чтобы удрать отсюда поскорее.

— Питер, а как тебе понравится провести здесь ночь? — спросил Лэрд.

Метис испуганно вскинул глаза.

— Я? Боже, нет!

Внезапно в голосе Лэрда послышалась сталь.

— Если не расскажешь нам, что ты тут такое видел, так оно и будет.

Метис не настолько опьянел, чтобы не понять, чем ему угрожают, — дескать, мы с Лэрдом набросимся на него и привяжем к дереву на краю открытой прогалины. Он явно прикидывал, не обратиться ли в бегство, но сознавал, что в нынешнем состоянии он от нас не уйдет.

— Не принуждайте меня, — взмолился он. — Об этом нельзя говорить. Я никому не говорил — даже профессору.

— Нам надо знать, Питер, — зловеще проговорил Лэрд.

Полукровка затрясся всем телом, обернулся, испуганно поглядел на плиту, словно ожидая, что в любой момент из-под камня восстанет кошмарное чудище и двинется к нему со смертоубийственными намерениями.

— Не могу, не могу, — захныкал он и, обратив налитые кровью глаза к Лэрду, тихо зашептал: — Я не знаю, что это было. Боже! Сплошной ужас. Тварь — без лица — вопила так, что я думал, у меня барабанные перепонки лопнут, а при ней были еще твари… Боже! — Старый Питер вздрогнул и прянул от дерева к нам. — Боже милосердный, я своими глазами такое видал однажды ночью. Тварь просто взяла да и появилась, вроде как из воздуха, раз — и тут, и поет, и стонет, и еще эти тварюки помельче играют бесовскую музыку. Удрать-то я удрал, да только, думается мне, еще долго ходил как сумасшедший, после такого-то! — Голос старика прервался, воспоминания оживали перед его взором как наяву. Он обернулся и хрипло закричал: — Бежим отсюда! — и сломя голову понесся назад тем же путем, каким мы пришли, петляя между деревьями.

Мы с Лэрдом кинулись вдогонку и легко его настигли. Лэрд заверил беднягу, что мы вывезем его из лесу на машине и он окажется далеко от опушки еще до наступления темноты. Лэрд был не меньше моего уверен, что метис не выдумывает и действительно рассказал нам все, что знает. Мы добросили Старого Питера до шоссе и вручили ему пять долларов, чтобы он позабыл об увиденном за стаканом чего-нибудь крепкого, если захочет. Весь обратный путь друг мой молчал.

— Что скажешь? — спросил он, как только мы возвратились в охотничий домик.

Я покачал головой.

— Тот вой предыдущей ночью, — промолвил он. — Звуки, что слышал профессор Гарднер, а теперь вот еще и это. Чувствуешь себя точно связанным — ужасное ощущение! — Он обернулся ко мне, в глазах его читалась упрямая настойчивость. — Джек, ты готов прогуляться к плите нынче ночью?

— Еще бы нет!

— Так мы и поступим.

Лишь войдя в дом, мы вспомнили о диктофоне. Лэрд собрался тут же и прослушать то, что записалось. Здесь, по крайней мере, размышлял он, от нашей фантазии ничего не зависит; это порождение механизма, чистое и незамутненное, а ведь любой разумный человек прекрасно знает, что машины куда надежнее людей, ведь ни нервов, ни воображения у них нет и ни страха, ни надежды они не знают. Думается, что мы рассчитывали услышать в лучшем случае повторение звуков предыдущей ночи. Но даже в самых своих безумных ночных кошмарах мы не ждали ничего подобного, ибо запись зашкаливала от обыденного до невероятного, от невероятного до кошмарного и наконец завершилась катастрофическим откровением, что выбило у нас из-под ног последние опоры и установки нормального бытия.

Сперва все было тихо; безмолвие время от времени нарушали разве что крики гагар и сов. Затем вновь послышался знакомый шорох, точно ветер шумел в кронах, а за ним — нездешняя какофония флейт. Далее записалась последовательность звуков, которые я привожу здесь в точности как мы их услышали в тот незабываемый вечерний час:

«Йигнаиит! Йигнаиит! ИИИ-йа-йа-йа-йахааахаахаа-ах-ах-ах-нгх’ааа-нгх’ааа-йа-йа-йааа! (То был голос не человека и не животного, но, однако ж, наводил на мысль о том и другом.)

(Темп музыки нарастал, становился все более разнузданным и демоничным.)

Могучий Посланник — Ньярлатхотеп… из мира Семи Солнц в свою земную обитель, в Лес Н’гаи, куда может прийти Тот, Кого не Называют… И будет там изобилие от Черного Козла Лесов, от Козла с Легионом Младых… (Этот голос до странности походил на человеческий.)