Проспер Мериме - Души чистилища

Когда настал вечер, обе стороны добросовестно явились на свидание, и оно состоялось на берегу Тормеса. Донья Тереса взяла за руку дона Хуана (в те времена не брали еще дам под руку), а донья Фауста — дона Гарсию. Пройдясь несколько раз взад и вперед, обе пары разлучились, весьма довольные, обменявшись обещаниями при первом же случае увидеться вновь.

Расставшись с обеими сестрами, юноши повстречали цыганок, плясавших с бубнами среди кучки студентов. Они присоединились к компании. Танцовщицы приглянулись дону Гарсии, и он решил увести их с собой ужинать. Предложение было сразу сделано и немедленно принято. Дон Хуан в качестве fidus Achates[29] составил им компанию. Задетый замечанием одной из цыганок, что он похож на послушника, дон Хуан постарался всеми способами доказать, что эта кличка к нему мало подходит: он кричал, плясал, играл и пил в этот вечер столько, сколько хватило бы на двух студентов второго года обучения, вместе взятых.

Большого труда стоило отвести его домой далеко за полночь: он был вдребезги пьян, страшно возбужден и грозил поджечь Саламанку и выпить Тормес, чтобы нельзя было потушить пожар.

Таким-то образом терял дон Хуан одно за другим те счастливые качества, которыми наделили его природа и воспитание. К концу третьего месяца жизни его в Саламанке под руководством дона Гарсии он окончательно соблазнил бедную донью Тересу; его приятель достиг своей цели на неделю или полторы раньше. Вначале дон Хуан привязался к своей возлюбленной со всей страстью, какую способен питать юноша его лет к первой женщине, ему отдавшейся. Но вскоре дон Гарсия без труда ему доказал, что постоянство — добродетель химерическая, а, кроме того, если он будет вести себя на студенческих оргиях иначе, чем его товарищи, он набросит этим тень на доброе имя Тересы. Он утверждал, что лишь очень страстная и до конца разделенная любовь довольствуется одной женщиной. К тому же дурная компания, в которую втянулся дон Хуан, не давала ему ни минуты передышки. Он почти не показывался в аудиториях, а если и показывался, то, обессиленный бессонными ночами и кутежами, засыпал на лекциях самых знаменитых профессоров. Зато он был первым и последним на гулянье, а те ночи, которые донья Тереса не могла уделить ему, неизменно проводил в кабаке или в еще худшем месте.

Однажды утром он получил записку от своей дамы, выражавшей сожаление, что она не может принять его сегодня ночью, как было раньше условлено: только что приехала в Саламанку ее старая родственница, и ей предоставили комнату Тересы, которая должна была ночевать в комнате своей матери. Эта неудача весьма мало опечалила дона Хуана: он быстро нашел, чем заполнить вечер. В ту минуту, как он выходил на улицу, занятый своими мыслями, какая-то женщина с закрытым лицом подала ему записку. Записка была от доньи Тересы. Она нашла способ устроиться в отдельной комнате, и вместе с сестрой они приготовили все для свидания. Дон Хуан показал письмо дону Гарсии. Они подумали некоторое время, затем безотчетно, как бы по привычке, взобрались на балкон своих возлюбленных и остались у них.

У доньи Тересы было на груди довольно заметное родимое пятнышко. В первый раз дону Хуану было дозволено взглянуть на него в виде величайшей милости. В течение некоторого времени он взирал на него как на восхитительнейшую вещь в мире. Он сравнивал его то с фиалкой, то с анемоном, то с цветком альфальфы[30]. Но вскоре пресытившемуся дону Хуану эта родинка, которая была в самом деле очень красива, перестала нравиться. «Это большое черное пятно, только и всего, — говорил он себе со вздохом. — Какая досада! Оно похоже на кровоподтек. Черт бы побрал эту родинку!» Однажды он спросил даже Тересу, не советовалась ли она с врачами, как бы ее уничтожить, на что бедная девушка ответила, покраснев до белков глаз, что ни один мужчина в мире, кроме него, не видел этого пятнышка, а затем, по словам ее кормилицы, такие родинки приносят счастье.

В тот вечер, о котором я рассказываю, дон Хуан, придя на свидание в довольно скверном расположении духа, увидел опять эту родинку, и она показалась ему еще больших размеров, чем прежде. «Черт возьми! Родинка похожа на большую крысу, — подумал он, глядя на нее. — В самом деле, это нечто чудовищное! Настоящая Каинова печать[31]. Только одержимый бесом способен сделать такую женщину своей возлюбленной!» Он впал в крайнюю мрачность, стал без причины ссориться с бедной Тересой, довел ее до слез и расстался с нею на заре, не пожелав ее поцеловать. Дон Гарсия, который вышел с ним, шагал некоторое время молча, затем, вдруг остановившись, заговорил:

— Признайтесь, дон Хуан, мы изрядно проскучали эту ночь. Я до сих пор не могу развеять скуку и с удовольствием послал бы мою принцессу ко всем чертям!

— Вы не правы, — сказал дон Хуан. — Фауста — прелестная особа; она бела, как лебедь, и всегда в превосходном расположении духа. К тому же она вас так любит! Вы счастливый человек.

— Бела — это верно, я согласен, что она бела. Но у нее плохой цвет лица, и если сравнить обеих сестер, она похожа на сову рядом с голубкой. Не я счастливец, а вы!

— Ну нет! — возразил дон Хуан. — Моя малютка мила, но она совсем ребенок. С ней невозможно серьезно говорить. Ее голова начинена рыцарскими романами, и у нее самые дикие представления о любви. Вы не можете вообразить, до чего она требовательна.

— Вы еще слишком молоды, дон Хуан, и не умеете обращаться с любовницами. Женщина — то же, что лошадь: если вы позволите ей усвоить дурные привычки и не внушите, что не склонны прощать ее капризы, вы никогда ничего от нее не добьетесь.

— Значит, дон Гарсия, вы обращаетесь с вашими любовницами как с лошадьми? Скажите, вы часто пускаете в ход хлыст, чтобы отучить их от капризов?

— Редко, я слишком для этого добр. Послушайте, дон Хуан, уступите мне вашу Тересу! Ручаюсь, что в две недели она станет послушной, как перчатка. Взамен я вам предлагаю Фаусту. Согласны на обмен?

— Сделка пришлась бы мне по вкусу, — ответил с улыбкой дон Хуан, — если бы только наши дамы на нее согласились. Но донья Фауста ни за что не уступит. Она слишком много потеряет на обмене.

— Вы слишком скромны. Но успокойтесь: я так ее расстроил вчера, что первый встречный после меня покажется ей светлым ангелом среди ада. Знаете, дон Хуан, — продолжал дон Гарсия, — я вам предлагаю ее без шуток.

Дон Хуан громко рассмеялся — его насмешила серьезность, с какой его друг обсуждал столь странный проект.

Эта поучительная беседа была прервана приходом нескольких студентов, и они перестали об этом думать. Но вечером, когда оба приятеля сидели за бутылкой монтильского вина и корзинкой валенсийских орехов, дон Гарсия снова принялся жаловаться на свою любовницу. Он только что получил письмо от Фаусты, полное нежных слов и мягких упреков, сквозь которые проступало ее остроумие и умение во всем найти смешную сторону.