Виктор Точинов - Логово

Такая версия совсем не нравилась человеку. И он вернулся к прежней, казавшейся более безобидной – к амнезии алкогольной. Головная боль и сухость во рту как будто подтверждали этот вариант. И где-то в глубине организма нарастала другая боль, непонятной природы, – но шагать пока не мешала…

…Тем временем прямой путь привел в глухолесье. Местность понижалась, сосны сменились мрачными елями и густым подлеском. Солнце сюда почти не пробивалось – и человек впервые почувствовал холод. Ветки царапали кожу. Вокруг гудели комары, но почему-то не кусали, он мимолетно удивился этому. Комары должны кусать – это он помнил точно.

Заросли становились гуще, он подумал, что выбранный способ передвижения может вывести не к просеке или тропе, а заманить в непроходимую чащу или болотную топь. Сменить направление? Ничего решить он не успел. Почти из-под ног с шумом выпорхнули птицы. Несколько, довольно крупные.

«Выводок рябчиков?» – неуверенно подумал человек. Вполне может быть, он не слишком хорошо успел их разглядеть. Может, и не рябчики, но наверняка что-то съедобное… Он внезапно понял, что за нарастающая боль глодала его изнутри. Голод. Самый банальный голод…

Птицы далеко не улетели. Расселись на ветках нескольких соседних деревьев и тут же исчезли – пятнистое оперение затерялось среди ветвей и листьев. Он видел только одну, которую проводил глазами: распласталась на сучке ольхи, застыла неподвижно. Человек приближался к ольхе осторожно. Подкрадывался. Но сам не понимал, зачем. Даже камня, которым можно было бы подбить предполагаемого рябчика, не было…

Расстояние сокращалось. Откуда-то со стороны – тонкий, едва слышный птичий посвист. Старка? Созывает вспугнутый выводок? Похоже на то: птица на ольхе шевельнулась, подняла голову – и снова замерла.

Человек прыгнул.

Длинным и высоким прыжком. Совсем чуть промахнулся по взлетевшей птице, рухнул на мягкий ковер мха – в руке осталось пестрое маховое перо…

Прыжок отдался в голове раскалывающей болью. Человек машинально поднес руку к затылку – и отдернул. Пальцы ощутили не гладкую поверхность кожи – нечто неровное, бугристое, отдавшееся болью… Запекшаяся кровь? Голова разбита? Вот и еще одна возможная причина амнезии…

Холод и голод стали ощутимее. Человек отбросил перо, посмотрел на точку, с которой прыгнул. Хмыкнул удивленно. По его смутным воспоминаниям подобный прыжок мог потянуть на олимпийский рекорд…

Впрочем, грош цена была сейчас его воспоминаниям.

Местность понижалась не к болоту, как он того опасался. К крошечному лесному ручейку, бегущему по дну тенистой, мрачной лощины.

Лишь услышав журчание, человек понял, как страдал от жажды. Проломился сквозь густую прибрежную растительность, спрыгнул в воду. Черпал ладонью, потом опустился на четвереньки, припал губами к холодной струе – и долго не мог напиться.

…По берегу он не пошел – русло сильно петляло, а подлесок у воды стоял непроходимыми джунглями. Человек поднялся на край лощины. Двинулся вниз по течению ручья, срезая изгибы русла.

Он понятия не имел, откуда знает это незамысловатое правило выживания для заблудившихся в лесу: всегда идти вниз по течению любых водных потоков. Но – знал. Ручьи впадают в реки, вдоль рек живут люди.

Человек шагал механически, как заводная игрушка. Размышлять о причинах произошедшего перестал – нечего изощряться в пустых догадках. Способность логично мыслить его не покинула, но ничего не стоила без вводной информации. Ясно одно: ничто бесследно не исчезает и ниоткуда не появляется. Если на лесной поляне вдруг обнаружился голый мужчина – значит где-то он пропал. Значит, кто-то его ищет. Так что стоит побыстрее найтись. И для начала хотя бы узнать свое имя. Ему казалось, что воспоминания набухают в мозгу, готовые прорваться – и не хватает им лишь малого толчка…

Кое в чем человек ошибался. Но в одним был прав.

Его искали.

Весьма активно.

На песке валялась большая груда темно-бурой шерсти, отдельные клочья были отброшены на несколько метров. От комьев слизи – кровянистой, липнущей к подошвам – исходило зловоние. Больше ничего здесь, на песчаной осыпи, спускавшейся с поросшего соснами холма, не оказалось.

Два ягд-терьера, натасканные на одну-единственную дичь, тыкалась носами в находку и не желали идти дальше. Финиш. Конец следа.

– Это вы называете аргентизацией со смертельным исходом? – спросил Руслан. – По-моему, для этого есть другое определение. Ремиссия. Полная спонтанная ремиссия.

И он посмотрел на Мастера и Деточкина. Очень нехорошо посмотрел. Деточкин подумал, что глаза у него рысьи – зеленые с желтизной. Хотя меряться взглядами с крупными представителями семейства кошачьих главному технарю Лаборатории не приходилась. Но возникла такая вот ассоциация. Может, причиной тому была пластика Руслана – мягкая, хищная.

Мастера не испугал взгляд начальника службы безопасности. Они давно были не в особо дружеских отношениях – с тех пор, как у Лаборатории появились новые спонсоры и привели своих людей. В том числе и Мастера. Глухая вражда тлела почти год, но до серьезного конфликта пока не дошла. Пока. До позавчерашнего инцидента, в котором, как ни крути, были повинны подчиненные Мастера.

Ничего, думал Мастер, зыркай сколько угодно. Кончается твое время.

Деточкин попытался разрядить тяжелое молчание:

– Может, он того? Ну, сдох, в общем… А кто-нибудь нашел труп-то… Ну и забрал… Чего валятся, правильно?.. К участковому повез, скажем…

Его собеседники не удостоили ответом эту версию. Спецгруппа, прибывшая по срочному вызову вместе с Русланом, в разговоре не участвовала, стояла поодаль.

Потом они двинулись по следу, уходящему от кучи шерсти вверх, к обрыву. След оказался нечетким, высохший песок позволял лишь понять, что здесь кто-то двигался. Обрыв был невысок, наверху – тонкий слой дерна с торчащими корнями. Из-под него порой сползали новые порции песка, более влажного.

На одной такой мини-осыпи четко отпечаталась отнюдь не лапа – босая человеческая нога.

Он остановился резко, едва затормозив на краю обрыва. Это была река.

Отсюда, с высокого берега, открывался шикарный вид – человек не обратил на него внимания. Он высматривал главное. И не видел ничего – ни жилья, ни моста, ни пристани или причала… Лес на этом берегу, лес на том – низком, болотистом. Источником механического звука был старый, в потеках ржавчины, буксир, тащивший по реке баржу-лесовоз. До буксира было меньше километра, и он приближался.

Человек с трудом удержался от того, чтобы закричать, замахать руками, привлекая к себе внимание… Подумал, что никто не станет приставать с груженой баржей, увидев на берегу орущего нудиста, – почему-то в этом сомнений не возникало.