Ирек Грин - Дневник дьявола

— Послезавтра мы должны быть здесь. Займись подготовкой.

Мы работали вместе всего несколько месяцев, однако ему уже удалось отучить меня задавать вопросы. Мне стало ясно, что о нашем отъезде никто не должен знать и что будет лучше, если мы отправимся туда тайно. Они хотели огласки. Я был нужен им. Таким образом, у них была гарантия, что дело не спустят на тормозах. Сидя за завтраком в маленьком ресторанчике какого-то захудалого ирландского городишки, я читал газету. Полстраницы занимала статья о похищении боевиками ИРА руководителя тюремной службы Ее Величества и их намерении казнить несчастного. «Мы не вступаем в переговоры с террористами» — гласил заголовок статьи, отражающий позицию властей. «Мы тоже» — таков был ответ похитителей. Я понимал, что наш приезд сюда был как-то связан с этими событиями. Однако я еще слишком плохо знал Фишмана, чтобы понять, что меня ждет и чему я стану свидетелем. Теперь я понимаю, что это была проверка. Если бы я не прошел ее, мне было бы не суждено вернуться из Ирландии.

Какая-то машина подъехала к ресторанчику и просигналила два раза. Адриан помахал рукой, и мы сели в автомобиль. Молодая женщина, резкие черты лица которой только подчеркивали ее восточную красоту, молча тронулась с места. Она вывезла нас за город и остановилась в лесу. Там, на проселочной дороге, она вышла и скрылась за деревьями. Пятнадцать минут спустя к машине подошли двое мужчин в масках. Один из них завязал нам глаза, после чего нас долго возили по пересеченной местности, заметая следы. Только когда мы остановились на небольшой, довольно милой полянке, они позволили нам осмотреться.

Словно в сказке, там стоял маленький, деревянный домик. Он буквально утопал в вереске и тени деревьев. Мы вошли. Темноту, царящую внутри, пронизывали лучи света, струящегося из неплотно прикрытых ставен. Я помню, что мне показалось, будто свет пытается сорвать с петель деревянные ставни. В центре комнаты, на стуле сидел человек с обнаженным торсом. Он был связан. На лице виднелись следы от побоев, некоторые уже приобрели фиолетовый оттенок, другие оставались синими. Челюсть была неестественно большой и распухшей. Может быть, та картина так врезалась мне в память, потому что позже я часто видел снимок, сделанный тогда Фишманом. Несомненно, утром в газете я видел фотографию того самого искалеченного мужчины, который предстал сейчас перед нами. Адриан велел мне установить штатив. Он хотел, чтобы выдержка была большой. Покойник — это идеальная модель. Он-то уж точно с места не сдвинется, ха! Мужчина смотрел на нас мутным взглядом и молчал. Позже я узнал, что ему отрезали язык. Он наверняка находился под действием каких-то наркотиков, так как создавалось впечатление, что все происходящее вокруг его совершенно не волнует. Фишман спросил: «Как?», один из людей в масках провел рукой по горлу. Я сглотнул, и мне показалось, что все оглянулись в мою сторону. Я попросил, чтобы они написали что-нибудь на его теле. «Душегуб» или что-то в этом роде. Эта деталь была на его рисунке, и теперь он хотел, чтобы она появилась на самом деле. Один из террористов вывел на торсе жертвы «палач» и плавным, незаметным движением перерезал ей горло. Он запрокинул голову несчастного назад, подставил под нее короткие зубья вил, рукоятка которых была воткнута в землю, и мощно надавил, а когда тело замерло, отошел в сторону. Другой в это время тряпкой вытирал хлеставшую из горла кровь и выжимал ее в маленькое ведерко, видимо, чтобы не залить надпись на груди. Фишман зажег две свечи и поставил их на пол. Из-за освещения вся сцена перестала казаться реальной. На мгновение я подумал, что Адриан таким образом почтил память погибшего. Он установил большую, почти четырехсекундную выдержку, а мне эти мгновения показались сорока днями в пустыне, только не с трупом, а с Фишманом в главной роли. Меня охватил страх.

Я не мог ничего выдавить из себя, даже вновь оказавшись за чашкой кофе в пабе, откуда нас забрали.

— Я не мог ничем помочь, они и так сделали бы это, — вот и все, что он мог мне сказать.

В тот момент я еще не думал, что цель поездки была ему известна, а значит, он мог бы сообщить обо всем англичанам. Во всяком случае, тогда ничего такого не пришло мне в голову. Я задумался об этом значительно позже, когда сам уже увяз в том деле по уши. Я превратился в его соучастника!

Совсем рядом, над лесом, мы увидели вертолеты. Позже до нас донесся грохот взрыва, и вертикальный столб черного дыма, словно во время жертвоприношения, взмыл над деревьями в небо. Мы могли бы вернуться туда, чтобы сфотографировать кровавую месть армии. Мне казалось, что Фишман каким-то образом вызвал военных. Но я ошибался. Если бы это на самом деле было так, он остался бы ждать там. Однако такое развитие событий не было предусмотрено, поэтому мы не вернулись на поляну. Он не выносил неожиданностей. Тогда страх заговорил моими устами:

— Это вы их вызвали?

Он покосился на мое плечо и ничего не ответил.

— Если нет, то самое время сделать это сейчас.

Я заметил, как в его взгляде промелькнула тень интереса. Он оценил мою идею.

— Не стоит. Мы сделали снимок ранним утром. Там уже не было никого, кроме трупа. Обратная дорога через лес заняла у нас несколько часов. Скоро здесь появится толпа журналистов. Никто ни о чем не догадается.

Сказав «мы сделали», он приглушил мои угрызения совести, которые, впрочем, таяли сами собой под влиянием лихорадочных размышлений о последствиях, которые нас ждут, в случае если власти узнают, что Фишману было известно, где держат пленника, а он ничего не предпринял, чтобы помочь несчастному. В то же время, после того как снимок был опубликован, я понял, что ИРА может заподозрить нас в доносе. Меня вновь охватил страх.

Фотография была выдержана в желто-красных тонах, какой-то завистник заметил, что Адриан любит смотреть через объектив на покойников. Зубья вил позади головы мертвеца поблескивали в пламени свечей. Остальное помещение, словно в саване, тонуло во мраке, который то и дело пронизывали яркие лучи солнца с кружащимися в них пылинками. До сих пор мне очень нравится эта фотография, хоть я и не одобряю методы и намерения Адриана Фишмана. Спасение жизни! Разве может сравниться подобная жертва с катарсисом, которых испытают миллионы тех, кто увидит снимок? Читая этот фрагмент, с сожалением должен признаться, что своей демагогией ему удалось сбить с толку даже вашего покорного слугу. Ему не нужно было высказывать это вслух, мне и так все было ясно. Кроме того, я побаивался его. Самые крепкие узы — это узы страха. Чертов аферист!