Владимир Колышкин - Атолл

   Вот так, господа!

   6

   Но потом он совершил ошибку. Впрочем, вполне простительную для новичка, который не может сдержать радость первого успеха. Вдоволь налюбовавшись своим рассказом, напечатанном на глянцевых листах солидного журнала, а также иллюстрациями к своему рассказу (аж целых четыре штуки: блестят рассыпанные самородки золота, оскаленные морды волков выглядывают тут и там), Кейн стал носить его с собой и всем показывать как бы не нарочно, будто случайно захватил журнал. Многих непризнанных гениев он сильно этим огорчил. И не только непризнанных, но и утративших былую силу писателей тоже. Один из них с горечью сказал: "А я так и не прорвался в "Нэшнл джиогрэфик"". А потом посоветовал: "Ты пошли туда еще".

   И вот тут произошел "СГЛАЗ". Когда Джон писал свой первый рассказ, он ни с кем не советовался, он был независим. Да, он прислушивался к высказываемым в баре мнениям и мотал себе на ус. Но все решал сам. И это было правильно. Но главное, никому ничего не выбалтывал. Он был замкнут по отношению к другим, и удача - пугливая дева - доверчиво прильнула к нему.

   А теперь, из мелкого чувства тщеславия, он раскрылся, и негативная энергия неудачников сразу испоганила всю его чистую ауру. Как ложка дегтя портит бочку меда. А здесь была не ложка, целые ведра черной-пречерной зависти, злобы, недоброжелательности. И его прямой путь к славе и признанию исказился. Но понял он это постфактум, когда было поздно и ничего нельзя уже было исправить.

   Он написал еще один рассказ, тоже с мистическим уклоном, отослал в "Нэшнл джиогрэфик", хотя чувствовал, что рассказ для географического журнала не совсем в тему. Можно сказать, что вообще не в их тему. Джон понимал, что делает глупость: как тупая подопытная мышка лезет в кормушку, где вчера лежало угощение, а сегодня бьёт током, - но остановиться не мог.

   И, конечно, получил отказ. Вернее, ничего не получил. Ни ответа, ни привета. Его просто проигнорировали, будто его имя никогда не стояло рядом с именем Джека Лондона на страницах их проклятого журнала. Вот так ему щелкнули по носу, поставили на место, которое он теперь заслуживает.

   После этой неудачи он опять залез в свою раковину, редко бывал в "Монпарнасе", больше гулял по городу, копил материал для романа. Он решил, что роман не будет похож на его рассказы, никакой мистики, что-нибудь этакое, подземное. Зря что ли он в свое время излазил, исползал вонючие закутки нью-йоркского метро. А там происходили встречи с очень колоритными личностями. Взять хотя бы того русского бродягу, его собрата по подземной жизни. Он хоть и был инвалидом на протезе, мог однако дать фору любому здоровому. Какие чудесные сказки он рассказывал про русское метро! Он вспоминал о нем, как о потерянном рае, где потолки украшает прекрасная мозаика, где в нишах стоят изящные статуи, не то, что местные обосранные закутки. Там полы выложены золотыми плитками, а не грязным заплеванным бетоном, как здесь, в Нью-Йорке. Там, в московском метро, колонны из полированного мрамора, а не ржавое, грязное железо с заклепками. Там огромные антикварные хрустальные люстры освещают шикарные платформы с яркостью бродвейских огней. Там уральские самоцветы и якутские алмазы сверкают на стенных панно. И там совсем, ну совсем нет рекламы...

   Понятное дело, ничему этому Джон не верил, но рассказы бродяги были так живы и интересны, что ХОТЕЛОСЬ верить.

   Шло время, а честно заработанный гонорар за первый рассказ не приходил. Неудача со вторым рассказом поубавила в нем великодушия. Разозлившись, Джон сел и написал письмо в "Нэшнл джиогрэфик" на имя главного редактора журнала. Буквально через неделю ему выслали чек на 50 долларов, а через какое-то время - еще один чек на ту же сумму. Итого: 100 баксов за рассказ о мешке с золотом. А писал он его без малого два месяца. Грузчиком в магазине и то больше заработаешь, думал Кейн. Но сойти с писательской трудной дороги он уже не мог. Ради заработка и чтобы больше было свободного времени для творчества, Джон устроился ночным сторожем в аптечный склад.

   7

   Однажды, как всегда гуляя по городу, Джон случайно забрел в запретный для белых город - Гарлем. То ли он не выспался. После ночной смены обычно чувствуешь себя словно с похмелья. То ли слишком задумался над судьбами героев своего будущего романа. Перейдя какой-то перекресток, он вошел в Гарлем незаметно, как люди иногда незаметно переходят из мирного времени в военное. Все был мир-мир и вдруг война. Почти как у русского графа Толстого. Приличные фасады домов разом как-то подурнели. Потянулись ряды низкоэтажных зданий из красного кирпича, окна с выбитыми стеклами смотрели на него черными гнилыми провалами, стены были изрешечены не то пулями, не то снарядами, словно здесь велись уличные бои.

   Когда Кейн осознал, что зашел в сумеречную зону, было уже поздно. Черные жители окружали его со всех сторон. На их лицах он не прочел ни одной доброжелательной улыбки. Старики, проходившие мимо него, произносили явные ругательства в его адрес. Мальчишки, даже самые малые и сопливые, задирали "проклятого белого". А уж когда его остановила группа молодых людей, похожих на бандитов, он основательно струхнул.

   - Куда хиляешь, снежок? - спросили его сурово люди с черными лицами.

   - Видите ли... - выдавил из себя Джон, в жалкой попытке оправдать свое здесь появление. Он не мог смотреть в эти жестокие глаза с фарфоровыми белками и отвел свой взор в сторону, бессмысленно уставясь в витрину жалкого магазинчика, возле которого его тормознули. И вдруг - о, чудо! Он увидел то, что подсознательно искал последнее время. Поэтому он, собственно, и оказался в этих кварталах, что именно здесь поблизости продавали некоторые вещи подешевке. Он давно хотел купить пишущую машинку, чтобы не платить лишних денег машинисткам. Но современные электрические машинки стоили очень дорого и были ему не по карману. Вот он и пошел в кварталы, где можно было купить подержанные вещи. И он-таки нашел, что искал. Он смотрел сквозь пыльное стекло витрины на старую механическую машинку, довольно-таки портативную, как утопающий смотрит на брошенный ему спасательный круг.

   Джон так все и объяснил парням. Надо говорить правду, был у него девиз. Правда она не подведет.

   - Значит, ты считаешь, что у нас тут только один хлам продают? - сказал главарь.

   - Он думает, что мы все здесь нищие! - подзуживал правая рука главаря - парень с косыми, как скрещенные клинки, зубами.

   Джон стал что-то лопотать про свою бедность, но участь его уже была решена.