Виктор Гламаздин - Одна против зомби

Еще никогда я так не блистала остроумием и не была столь обворожительной, как во время этого праздника живота. И была готова не только выступать перед всем российским народом, но и вести его на баррикады. Из всего народа передо мной находился лишь Толик. И поэтому именно на него обрушились все сто процентов силы моей разбушевавшейся харизмы.

Мне даже казалось, будто я раздвоилась. Одна половина меня бессовестно хомячила из тарелок разный хавчик, а другая упивалась собственной крутизной.

И красотой я упивалась тоже. А чего ей не упиваться-то, коли все при мне?

Гибкая фигурка со стройными ножками в ажурных чулках, есть? Есть: фигурка — одна штука, ножке — две штуки.

А прямая спина, у меня есть? Есть! Она у меня прямая, как шпала на железной дороге Москва-Казань, и легко выдерживает тридцатикилограммовую штангу, с которой я раз по 20 приседаю на фитнессе.

А еще у меня имелись в наличии в описываемый момент высокая, но скромная антисиликоновая грудь и изящные музыкальные руки византийской принцессы. О них я, когда не могла найти осоловевшим взглядом салфетницу, с аристократическим шиком вытирала локоны своих иссиня-черных, словно аравийская нефть волос, мило улыбаясь при этом в меру накрашенными губами и обнажая безукоризненные (всего-то четыре кариеса за всю жизнь) белоснежные зубы.

Видимо, моя харизма настолько сильно шарахнула по залу, что из его темных углов к нашему столику стали выползать какие-то опухшие пузаны. Уверена, сестрицы, вы, как и я, терпеть не можете беременных мужиков, особенно на восьмом-девятом месяце беременности.

Нет, я не имею ничего против толстяков. Если хочешь умереть от сердечного приступа или диабетической комы — флаг тебе в руки и скипидар в задницу. Но я терпеть не могу, когда мужики гордятся этим своим уродством. Мол, смотрите, салаги, какой у меня здоровый живот, вам такой наедать еще лет сто понадобится…

Толику тоже не нравились беременные мужики. Поэтому он в весьма вежливой форме, почти не матерясь, посылал пузанов туда, куда положено посылать в таких случаях в соответствии с пятым и седьмым законами Заратустры.

А одного из незванцев отшила я лично (а не надо, когда я голодна, становиться на одну линию между мной и жрачкой). Полностью соответствующим ситуации тоном я закрутила заковыристую словесную байду.

В сокращенном виде суть ее состояла в том, что не стоит брызгать слюнями мне в тарелку. Однако закрутила я эту байду настолько высокопарным и мудреным стилем, что распутать этот змеиный клубок ехидных фраз до конца так и не смогла.

Но и этого оказалось достаточно, чтобы ошарашенный моей речью хмырь отвалил от нашего столика, потрясенно бормоча трехэтажные комплименты в мой адрес.

Вот с этого момента моя память работает намного лучше. И я помню, не только, о чем мы с Толиком беседовали, но и том, чего ела. Не забывая глуповато улыбаться (мужикам это офигенно нравится) и спрашивать о разных приключившихся с собеседником историях (это тоже мужикам офигенно нравится), я лихо орудовала ложкой, вилкой, щипцами, лопаточкой и ножом. Ну и зубами, конечно.

Ноющими от напряжения челюстями я перемалывала жратву.

То была не просто какая-нибудь там «первая стадия употребление пищи, сопровождаемая механической обработкой продуктов в полости рта». О, нет! Это, сестрицы, была фантастическая симфония желудочного тракта со своими прелюдиями и апофеозами в каждой части композиции.

Дрожащими от вожделения и не на шутку разыгравшегося аппетита (это был даже не аппетит, а нечто голодное и безумное, словно у меня в желудке проснулся демон) ручонками, я то поочередно, а то и одновременно отправляла яства в свое ненасытное чрево.

Там мигом исчез слегка отдающий тухлячком салат с крабами, осетриной и икрой.

Вслед за ним отправились в долгое и увлекательное путешествие по кишечному тракту корейка ягненка (как же мне его бедного было жалко — ела со слезами на глазах) с розмарином и куски отдающего мылом мяса из неизвестного мне доселе «морепродукта».

При этом меня совершенно не напугали ни странное блюдо, похожее на залитый горячим шоколадом борщ, ни огромное яйцо (наверное, тиранозавра), фаршированные каким-то переперченным дерьмом, ни дохловатая птичка, с виду похожую на крылатого тушканчика. Съела все!

Слопала даже пережаренный кусок мраморной телятины, макароны по-флотски, почему-то в меню названные «феттучини» и тарелку безвкусной фуагры. Меня даже хватило на десерт, от мороженного которого меня слегка вырвало.

В общем, все было вкусно и без претензий на изысканность, которые обычно приводят к мгновенной диарее.

Как в меня всего столько влезло — это загадка природы. Не исключено, что за этот рекордный ужин я даже могла бы попасть в Книгу Гиннеса в номинации «Кто быстрее умнет до хрена всякой разной шняги».

Впрочем, не исключено, я половину на пол уронила. Совсем не зря я развернула и постелила себе на колени салфетку: на ней оказались маслины, вода из чашки с водой для ополаскивания рук, крошки от хлеба, печенья и пирожных, ботва от лобстеров, пятна от жира и соуса, птичьи косточки и почему-то шашлычный шампур с накрученной на него спагеттиной…

Кстати, я чего-то не помню, как ела спагетти или шашлык. Наверное, мне их подкинули недоброжелатели из числа грубо отвергнутых мной пузанов.

Однако насыщение не сделало меня более адекватной. Нет, у меня еще не начало сносить крышу, но вот шифер на ней уже основательно зашуршал.

А чо вы хотите, сестрицы, от меня — худенькой, слабой девушки?! Кого угодно укатают: бессонная ночь + не меряно спиртяги натощак + несколько часов диких танцев под тупорылый музон + полностью откаченная из головы в набитый жратвой желудок кровь + и т. п. + и т. д. + и мн. др.

Поначалу Толик не хотел пользоваться моим полубезумным состоянием для склонения к интиму. Парень дал мне визитку, на которой дописал к рабочему телефону номер своего мобильника, и ненавязчиво спросил номер моей трубы.

Но не тут-то было. Я наотрез отказалась расставаться и алкала грязной любви на чистых простынях.

Дело в том, что желудочно-кишечный тракт — моя самая активная эрогенная зона. Все мужчины любят глазами. Все женщины любят ушами. А я — извращенка и мутантка — люблю желудком, набитым всякой вкусной хренотенью.

Когда я ем в мужской компании, то не просто хомячу продукты, а получаю такое же эротически-эстетическое наслаждение, какое получает сидящий в узилище матерый зэк, созерцая обнаженную красотку из «Хастлера» или «Плейбоя», наклеенную на стену тюремной камеры.