Татьяна Корсакова - Музы дождливого парка

— Нет. — Он покачал головой, и дремавший у камина пес приоткрыл глаза, а Лысый, все это время с нарочитым старанием протиравший бокалы, вдруг подался вперед и, кажется, даже вытянул шею от любопытства. — Я думаю, тебе в самом деле нужен Крысолов, поэтому я готов тебя выслушать.

Марта смотрела на сидящего перед ней парня, смотрела задумчиво и очень внимательно, а мозг в это время работал со скоростью компьютера. Он странный, он гуляет по ночам в компании огромного пса, пьет «витамины», носит очки с желтыми стеклами, знает всех в клубе, играет на флейте… Крысолов из сказки тоже на чем-то там играл, может, не на флейте, может, на дудочке, но играл ведь…

— Однорукий, одноглазый мужик в дождевике? — Она медленно опустилась обратно на стул, уперлась локтями в столешницу.

— Сам удивляюсь. — Арсений сделал знак Лысому, тот с готовностью выбрался из-за стойки, плюхнулся на свободный стул. — Значит, однорукий, одноглазый? — повторил Арсений, и по его невозмутимому лицу промелькнула тень.

— Сам же просил, чтобы сегодня тебя не беспокоили. — Лысый пожал плечами. — А у барышни черная метка. И заметь, барышня очень настойчивая.

— Уже заметил, — Арсений кивнул.

— Ну вот, настойчивая барышня с черной меткой, намеренная идти до конца. Вот я и сказал…

— Направил по ложному следу за одноруким, одноглазым?

— Прости, что первое в голову пришло, то и сказал. Я ж не думал, что она в самом деле в парк пойдет.

— А она пошла. Лысый, знаешь, где я ее нашел? — Если бы Марта не видела Арсения, то подумала бы, что говорит кто-то другой, так сильно, почти до неузнаваемости, изменился его голос. — Я нашел ее на кладбище… А у меня флейта, если ты еще не заметил…

— Матерь божья! — Она так и не поняла, испугался ли Лысый на самом деле, или эти двое по-прежнему разыгрывали перед ней комедию. — Крысолов, я не подумал…

— Плохо. Плохо, что ты не подумал. — Арсений — или теперь уже Крысолов? — потрепал по загривку пса.

Марта выбила из пачки последнюю сигарету — слишком много выдалось этой ночью стрессовых ситуаций, — закурила. Значит, вот он какой — великий и ужасный Крысолов, человек, о талантах которого ходят легенды! Странный. Да, странный, но на первый взгляд совершенно обыкновенный. Однорукий, одноглазый… идиот. Ей вдруг стало до слез обидно: за свою наивность, за чужую дурость, за ни за что проданную душу, за враз потерявшую флер таинственности сказку о великом и ужасном Крысолове, за загубленные туфли, черт возьми! Если бы он, этот самонадеянный паяц, хотя бы извинился, если бы он хоть попробовал загладить свою вину, наверное, она попыталась бы его простить. Но он не собирался, он смотрел на нее с интересом энтомолога, изучающего новую букашку, и желтые стекла его дурацких очков хищно поблескивали.

— Ты думаешь, я специально над тобой издевался? — спросил он с вежливой улыбкой.

Именно так она и думала, но отвечать не стала, лишь глубоко, до покалывания в легких, затянулась сигаретой. Сейчас бы встать, послать эту самонадеянную сволочь к черту и уйти. Она бы и послала, но в самый последний момент перед внутренним взором всплыло лицо Наты, а в ушах зазвучал ее голос: «Марта, ты дрянь, но в тебе течет моя кровь. Я все улажу». Теперь пришло ее время платить по счетам. И если Нате нужен Крысолов, она наплюет на гордость и обиды и сделает все от нее зависящее, чтобы он не отказался ей помочь.

— Я не издевался. — Крысолов правильно понял ее молчание. — Я хотел убедиться.

— В чем?

— В том, что тебе действительно нужна моя помощь.

— Мне не нужна твоя помощь! — Она в раздражении махнула рукой, и пепел с сигареты просыпался на скатерть. Лысый неодобрительно покачал головой, но предпочел промолчать. — Твоя помощь нужна одному человеку, близкому мне человеку…

— Как знать. — Крысолов побарабанил пальцами по столу, посмотрел на Марту поверх очков. Она так и не поняла, что он хотел сказать этим своим «как знать». Сейчас ее интересовало только одно — согласится ли он ей помочь.

— Я согласен. — То ли Мартины мысли были написаны у нее на лице, то ли Крысолов и в самом деле обладал нечеловеческой проницательностью, но на вопрос он ответил раньше, чем тот прозвучал. — Назови адрес. Завтра я подъеду.

— Записывать не будешь? — Ей бы поблагодарить, ведь это огромная удача, что он согласился, а она задает глупые вопросы.

— Он запомнит, — вместо Крысолова ответил Лысый и растянул губы в вежливой улыбке.

— Значит, с памятью у однорукого, одноглазого дядьки в дождевике все в порядке! — Злиться на Крысолова было никак нельзя, а вот поставить на место этого лысого идиота ей никто не запретит. — Господи, какое счастье!

— Я уже извинился. — Бармен смахнул в ладонь упавший на скатерть пепел, припорошил им свою макушку. — Виноват, милая барышня, каюсь!

— Паяц.

— Паяц, если вам будет так угодно.

— Вот тут адрес и контактные телефоны. — Марта положила на стол визитку Наты.

Крысолов, не глядя, сунул визитку в карман джинсов, натянул куртку и кепку, зажал под мышкой флейту. Пес, снова придремавший у его ног, вскочил, тряхнул башкой и грозно клацнул зубами.

— Мы будем ждать тебя в час дня. — Марта следила за манипуляциями Крысолова с брезгливой настороженностью.

— В восемь вечера. — Он обернулся, посмотрел на нее поверх очков. — Я приеду в восемь вечера.

Все, сказал — как отрезал. Вроде бы и вежливо, а попробуй возрази. Это же он ей делает одолжение, а не она ему. Хотя какое уж тут одолжение! Еще неизвестно, сколько он запросит за свою… консультацию.

— До завтра. — Крысолов остановился в дверях, прощально взмахнул рукой. — Был рад познакомиться.

— А уж я как рада, — буркнула Марта себе под нос.

— Повезло, — сообщил Лысый, когда за Крысоловом захлопнулась дверь. — Он в последнее время с клиентами почти не общается. Творческий кризис… Я думал, что и тебя пошлет, а оно во как! Слушай, — он перегнулся через стол, посмотрел на Марту с отеческой заботой, — ты на него не обижайся. Он вообще-то хороший парень. Ну, может, малость с придурью.

— Ага, я уже заметила, — Марта резко встала, — вы тут все малость с придурью!

Кофе горчил. От этой почти хинной горечи не спасали ни три ложки сахара, ни плитка швейцарского шоколада. Ната оставила чашку, поймав настороженный взгляд домработницы Зинаиды, раздраженно взмахнула рукой.

— Иди уж! Что стала? — сказала нарочито строго.

В том, что проблемы не в кофе, а в ней самой, Ната знала как никто другой, но прислугу привыкла держать в строгости. Впрочем, Зинаида за тридцать лет верной службы все хозяйские странности выучила наизусть, потому на строгость не обижалась, позволяла себе с Натой такое, что не всякий из домочадцев мог позволить.