Пожиратели призраков - Клэй Маклауд Чэпмен
– Я все налажу, – сразу начинает он, выдавая ту же фразу, что и всегда. – Я возьму себя в руки. Просто мне нужно где-то перекантоваться… Где-то, где я не один.
«Просто откажись, – слышу я в своей голове голос Нэнси Рейган. – Сайлас здесь не единственный зависимый, и тебе надо заняться своим здоровьем. Забей. Отпусти Сайласа».
Скажи это.
Скажи…
– Ладно, – говорю я, пуская его в свой дом, хотя он уже зашел.
– Клянусь, мне станет лучше. Кладу руку на сердце. Ты же мне веришь?
– Да, – выдавливаю я.
Он отключается быстрее, чем я дохожу до гостиной. Его кофта задралась, обнажая выступающие ребра на восковой коже.
Я не понимаю, дышит он или нет, поэтому подхожу на шаг ближе. Чтобы дождаться вдоха. Увидеть, как вздымается его грудь. «Черт, – думаю я, наклоняясь ближе, – пожалуйста, лишь бы он не передознулся на моем диване…»
Он вдыхает. Я отскакиваю назад, а сердце бешено колотится.
Завтра позвоню Амаре и Тобиасу и попрошу помочь. На этот раз его друзья будут рядом. Сбор старой доброй банды. Мы нужны Сайласу.
Я нужна ему.
Но это история о призраке. А призрак – это человек, попавший в петлю, обреченный повторять одни и те же действия снова и снова. Так кто же здесь призрак? Кто кого преследует?
Несмотря ни на что, я все еще верю – должна верить, – что он наконец-то, наконец-то что-то осознает, хотя и понимаю, что Сайласа уже давно нет в живых. Это не тот Сайлас, которого мы все знали.
То, что осталось от нашего друга, – не более чем тень его прежней жизни. Призрак.
Сайлас был призраком задолго до смерти.
Коммунальные отходы
Интервенцию[1] предложила Амара. И я удивлена, насколько меня бесит, что я не додумалась об этом первой. Хочу я признать или нет, но интервенция не только для Сайласа. Правда. Она для всех нас.
Мы устали. Мы хотим почувствовать, что сделали все возможное, старались изо всех сил помочь ему… но никто не верит, что получится. Это бесполезно.
– Он вьет из тебя веревки, – перекрикивает Амара громкие колонки в баре. – И ты создала для этого все условия.
– Так это я виновата? – огрызаюсь я в ответ.
– Я тебя не виню… но ты посмотри на вас. Посмотри на себя, Эрин.
– Да я-то что сделала?
– Э-э… почти все, о чем он просит?
Сайлас говорит: можно переночевать.
Сайлас говорит: можно занять двадцать баксов.
Сайлас говорит…
«У По», наш любимый бар, находится в подвале довоенного дома, где раньше делали ром. Там даже есть старинная бочка, и легенда гласит, в ней плавает ферментированный труп. Вроде как самогонщик обманул крутого босса, и теперь уже сто лет маринуется в подсобке. В баре есть коктейль для смельчаков под названием «Кровь контрабандиста», хотя я не понимаю, почему не сделать перекрестную рекламу и не назвать его «Бочонок амонтильядо». Поэтому мне суждено работать в «МакМартине»: бренд-менеджмент – моя фишка. Может, вы и не слышали об этом рекламном агентстве, но точно видели его работу. Говорящие гекконы. Бесплатные баллы. Даже лозунг «Вирджиния – для влюбленных» – их рук дело.
Раньше Сайлас подменял местного бармена, Джеймса, когда тот отыгрывал концерты. Долго это не продлилось. Менеджер прознал, что Сайлас разливает пиво своим друзьям за просто так, и его выгнали. Но Сайлас до сих пор каждый вторник ходит на открытый микрофон, ставит раскладные стулья и стойку в углу. Он читает свои стихи до закрытия бара, даже если никто не приходит. Иногда сижу только я.
Но сегодня Сайласа нет. Я не видела его с тех пор, как Тобиас заехал утром и забрал его. Он не сказал, куда они едут. Я не спрашивала, просто была рада, что Тоби хоть на пару часов даст мне отдохнуть от Сайласа. Клуб отчаявшихся родителей.
В этот вторник вместо открытого микрофона мы с Амарой слушаем нежные мелодии местной, доселе неизвестной мне треш-группы под названием Municipal Waste, «Коммунальные отходы». Миленько.
– Неудивительно, что ему не становится лучше, – кричит Амара между глотками водки с содовой. Она недавно перекрасилась в идеальный серебристый. Ее волосы отражают неоновый знак над баром. – Стоп. Ты же не спишь с ним, да?
– Что? Нет! Конечно же нет.
– Я не осуждаю, – она точно осуждает.
– Нет, я не сплю с Сайласом.
– Ответ принят, – Амара всегда добирается прямо до костей. Ей легко диагностировать проблемы других людей, хоть она и не может применить столь мощный метод к себе – не считая письма, где она переходит на личное повествование о застойной жизни иранской южной красавицы в Вирджинии. Амара одновременно живет на Земле и где-то в открытом космосе. Фантазирует о том, как берет интервью у малоизвестных групп для Village Voice, пишет эссе для Paris Review, живет как Джоан Дидион. Но сейчас она отпахивает ночные смены в закусочной на Третьей улице, наливая кофе пьяницам с мертвыми глазами, от которых не дождешься чаевых. Она точно знает, насколько у нее отстойная жизнь. И сколько бы ни ныла, настаивает, что ее работа должна быть ужасной, что жить с родителями – единственный способ не забыть о самом главном: побеге из Ричмонда.
Я надеялась, что после выпуска мы станем соседками, но Амара не хотела и слушать. Каждый заработанный пенни идет на пересечение линии Мэйсона-Диксона. Она мечтает о Нью-Йорке, каким бы это ни было клише. Клянется, что ее ждет стажировка в Condé Nast, это ее зов малооплачиваемого труда. В том году она подала заявку, и ей отказали – после чего последовал недельный запой, – и тогда она подправила свой план: если ей удастся просто снять сраненькую квартирку в Бруклине и прижиться, тогда она с большей вероятностью найдет работу и никогда не вернется в Ричмонд.
Все знают, что Ричмонд – это зыбучие пески. Если не съехать после выпуска, тоска города проникает в твое тело, и ты застываешь. И наша встреча – лишь угрюмое напоминание того, как мало Амара добилась с колледжа. Мне становится яснее, как она все больше чувствует, что виной тому – ее друзья.
Проблемы Сайласа с наркотиками – последнее, о чем хочет думать Амара. И все же вот они мы, плаваем в том же дерьме.
– Он выберется из этого живым только в том случае, если мы с ним поговорим, – заявляет она.
– И когда ты стала экспертом?
– Ты ни
