Сергей Арно - Квадрат для покойников

– Ну и ладно. Возиться не нужно будет, – махнул рукой Захарий.

А в это время Ленинец-Ваня сидел, запершись в своей комнате на защелку. На дворовый плац маршировать он сегодня не пошел. Конца своему восторгу он не видел. На его столе лежал Владимир Ильич Ленин! Тот самый гениальный вождь, книгу которого Ленинец-Ваня читал уже многие годы и не мог прочитать. Под воздействием тома он вступил в партию коммунистов и даже заплатил из своей инвалидной пенсии взнос, который (как ему пообещали) пойдет на продолжение дела Ленина и всемирной революции. И он ощущал всю свою ничтожность перед священным мыслителем, когда-то додумавшимся до всемирного счастья. Но сам Ленинец-Ваня до такого счастья, как иметь главного вождя у себя в комнате, додуматься никак не мог.

Что с ним делать и как использовать в своем идеологическом хозяйстве, Ленинец-Ваня пока не знал, но всем сердцем чувствовал, что приобретение это очень нужное. И мама-Катя, увидев утром украденного Ильича, махнула мозолистой рукой. "Пусть живет… – и, подумав, добавила: – Вечно".

– Дядя Володя! Дядя Володя! – кричал кто-то с улицы.

– Что тебе? – высунулся в окно Владимир Иванович. Под окном стоял негритенок Джорж.

– Там Собиратель опять умер. Какой-то мужик с гондонами на руках приходил. А он потом и умер! Скажите дяде Казимиру, пусть идет оживит! А то его в морг увезут!

– Опять Труп объявился, свидетелей убирает. Пойду оживлять, – Казимир Платоныч поднялся со стула, взял из угла бамбуковую палку. – Мировое равновесие держать нужно.

Он вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

– Извечная проблема на Руси. Кто-то пакостит в свое удовольствие, а другие потом ходят исправляют, исправляют… И я пойду тоже, – сказал Захарий. – Я, видно, уже не нужен, и дома давно не был. Увидимся еще.

Он пожал всем руки и вышел из комнаты.

В открытую дверь Николай увидел Леночку. В нем проснулся истосковавшийся мужчина.

– Леночка, ты здесь! Откуда?!

Он выскочил в прихожую, ловя Леночку за талию. Но она выкрутилась.

– Так что, мы с тобой встретимся сегодня? – жарко дыша ей в ухо, проговорил Николай, руки сами по себе трогали, где им вздумается. Леночка отпихнула Николая и отошла в сторону.

– Знаешь, Ссусь, мы вообще-то с Валентином пожениться решили. Денег я вроде заработала уже, а у него комната…

– Так он же… – Николай не нашелся, что сказать дальше.

– Да знаю, без тебя! Все мы не цветочки. Зато знаешь, Ссусь, как он бабью душу понимает?! А для семейной жизни это главное.

Леночка повернулась и пошла в комнату Валентина. Дверь закрылась, и Николай остался один в коридоре. Из кухни вышла женщина высокого роста, в ватнике. Он не сразу признал дворничиху тетю Катю.

– Эй, парень, – обратилась она к Николаю грубым простуженным басом. – Тут это… Федьку пьяного экскаватором перерубило. Умер. Жена просила… Ты скажи этому… чтоб оживил… Федьку-то. Жена говорит – денег не пожалею. Скажи, чтоб оживил, – она трясла Николая за рукав. – Скажи!..

В голосе ее слышалась угроза.

– Скажу, скажу, – пятясь, пообещал Николай, – придет, оживит Федьку… Обязательно оживит.

Он рванул за ручку дверь и, боясь дворничихи, стремительно вышел… но оказался почему-то на лестнице. Дверь сзади захлопнулась. Николай метнулся назад и с удивлением заметил, что руки у него заняты. В одной руке у него была дорожная сумка, а в другой – пищущая машинка. "Что это я? Съезжать собрался, что ли?" Стоя перед закрытой дверью, он уловил сзади какое-то движение и, обернувшись, увидел спускающуюся по лестнице старуху с ломом. Не в первый уже раз он видел ее в сомнамбулистическом сне, блуждающей без смысла. Но сейчас она шла за ним. Это он почему-то понял. И хотя лом по-солдатски покоился у нее на плече, приготовлен он был для Николая. И душераздирающе страшным показался ему зазубренный серп за поясом священной старухи… и ее власть над всем этим "квадратом", из которого не возвращаются.

– А почему, собственно, не возвращаются? – сказал я, прочитав последнюю фразу и отложив шариковую ручку. – Я-то вернулся.

Я осмотрелся по сторонам.

– Боже мой!

Вернулся я, оказывается, в комнату выселенного дома. На полу валялся мусор, кое-где половицы были выворочены, обои сорваны… Словом, комната выглядела так, будто ее покинули давно и навсегда. На потертом круглом столе, оставленном жильцами, лежала толстая кипа исписанных листов.

За окном смеркалось. На меня вдруг нашло – бывает такая ерунда: забредешь в незнакомое место и чувствуешь, что словно уже был здесь и то же самое видел, а видеть не мог, потому что не был никогда. Вот и сейчас мне такая ерунда причудилась. Я пролистнул исписанные страницы. Строчки были ровными, без помарок, будто чужой рукой. Я удивился, сложил рукопись в папку и, поднявшись из-за стола, прошелся по комнате. Была она не такая уж и захламленная. Это сначала, в начинающихся сумерках, она показалась мне чересчур запущенной.

Под ноги попалось что-то мягкое, я отступил и, наклонившись, пригляделся. Это оказался завязанный узлом носовой платок. Я отпрянул. Что такое?! Изумленно осмотрелся по сторонам. Так и есть. Тот самый круглый стол, только без скатерти. А вот здесь стояла софа. В углу шкаф, полный завязанных узлами носовых платков…

Я стоял в комнате Владимира Ивановича. Но как же она изменилась с тех пор! Я подошел к окну и сумел разглядеть, что в углу лежит вовсе не груда мусора, а куча узловатых платков. Платки были оставлены владельцем, и в их узлах сохранялось еще и будет храниться, до полного истления, много памятных дат, происшествий, анекдотов…

Грустная это была куча оставленной и забытой человеческой памяти. На подоконнике и стенах виднелись вмятины, словно кто-то старательно лупил по ним молотком. Отвыкший паркет под тяжестью моего тела скрипел и постанывал. Я вышел в прихожую, не задумываясь (по привычке), протянул руку к выключателю. Под потолком загорелась лампочка.

– И свет есть. Чудно!

В прихожей тоже царило запустение. Слой пыли и грязи на полу указывал на то, что нога человека не ступала здесь по меньшей мере год. Дверь в комнату Ленинца-Вани была открыта настежь: кое-где на стенах сохранились плакаты о светлом будущем коммунизма и прочего белибер-дового содержания. Посреди комнаты, завалившись на один бок, стояла покалеченная прорванная тахта. Свет здесь тоже был. И везде на стенах – в прихожей, в комнатах – я обнаруживал все те же вмятины. Заглянул я и в комнату Валентина. Там было опрятно, чувствовалось участие двух пар женских рук. Мусор аккуратно заметен в угол, на подоконнике в банке букетик засохших гвоздик. Неожиданно резко зазвонил телефон. Я вздрогнул, машинально сделал несколько шагов. Остановился. Мне звонить было некому. Но телефон звонил и звонил. Аппарат покоился в углу прихожей под газетой. Я подошел и поднял трубку.