Владимир Рыбин - Сокол, № 1, 1991

Общественные потрясения 60—80-х годов, всеобщий гнет страха перед гонкой вооружений пробудили к социальной активности группы и слои населения, которые прежде уклонялись от прямого участия в ней. Наиболее значимой, смею утверждать, частью населения земного шара, вступившей в борьбу за будущее планеты, стали женщины. И считаю, что именно они внесли недостающий элемент в формирование нового гуманизма, активно противостоя психологии насилия, вытесняя культ власти, провозглашая главным девиз «За равное достоинство» — в семье, на работе, в жизни.

Фантастика смотрит в будущее. Подобная аксиома кочует _из одной статьи в другую. Однако, говоря о широте охвата и глубине проникновения пророческого взгляда, как-то упускают тот факт, что из поля зрения фантастов до поры совершенно выпадала половина человечества, то есть женщины. Грядущее рисовалось лишь глазами мужчин, только они были первопроходцами и открывателями.

Не это ли обрекало фантастику на многократное повторение истории Одиссея и Пенелопы, если говорить о расстановке ролей? Неужели одни мужчины действуют во имя будущего, женщины обречены довольствоваться настоящим? Но что может быть дальше от жизни, чем такая картина? Однобокость — еще недавний недостаток научной фантастики. Для преодоления его пришлось немало потрудиться писателям и писательницам, выводившим героинь со служебных на равноправно-главные роли.

В июле 1985 года в столице Кении Найроби проходила созванная по инициативе ООН Всемирная конференция, которая подводила итоги Десятилетия женщины. И если бы среди делегаток присутствовали писательницы-фантасты, их отчет о достигнутом был бы вполне весомым, ибо в современной научной фантастике изменения налицо. Отношение общества к женщине стало общепризнанным мерилом социального прогресса. И сейчас, в конце XX века, мы вступаем в такую стадию общественной зрелости, когда пытаемся достичь полноты человеческих отношений. Наступление новой стадии не означает, к сожалению, что прогрессивные изменения в области взаимоотношений современных женщин и мужчин устойчивы и необратимы. Скажем, не так давно в Иране министром культуры, призванным просвещать народ, была женщина. Сегодня женщинам этой страны запрещено без чадры вести даже уроки в школе, а по улицам городов там курсируют двухэтажные автобусы, где женщинам отведен лишь нижний салон…

Впереди — непочатый край для размышлений и работы по перестройке общественного сознания. Культивировать цивилизованные отношения между государствами нельзя, не цивилизуясь, не поднимаясь на новую ступень развития в отношениях между людьми. Женское равноправие — понятие сложное. У него множество толкований, вплоть до парадоксальных, когда женщину «ради ее блага», желая «дать ей побольше времени», опять хотят всецело переключить на заботы о семье и детях и выносят на обсуждение исторически реакционное предложение платить на работе мужчинам вдвое — и «за жену». Сегодня женщины находятся в первых рядах борцов за мир, и было бы нелогично, если бы изменение социальной активности женщин прошло мимо внимания «летописцев будущего».

В демократической русской литературной традиции отношение к женщине рассматривалось как показатель степени развития общества. Доказательства тому можно без труда найти у Пушкина, Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Писарева. Последний в статье «Женские типы в повестях Писемского, Тургенева, Гончарова» справедливо замечал, что «мужчину жизнь вертит и колышет круче, но женщину она давит сильнее». Он и мечтал, что когда-нибудь высвободится женская энергия созидания, и тогда настанет совсем иное время: «в этом избытке любви, которая вырывается из меры и тратится без разбора, в этой кипучей полноте покуда не осмысленного чувства, в этом отсутствии нравственной экономии и рассудочности заключаются именно задатки будущего богатого развития, будущей широкой, разносторонней, размашистой жизни, будущей плодотворной, любвеобильной деятельности. Что сделает женщина, если она будет развиваться наравне с мужчиной? — это вопрос великий и покуда неразрешимый».

Череда женских аллегорических образов из знаменитого четвертого сна Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?» зримо являла для каждого прогрессивно мыслящего читателя эволюцию нравственного чувства в зависимости от уважения к человеческому достоинству женщины — истинная любовь могла родиться лишь тогда, когда общество преодолело барьеры упоения обладанием женщиной как вещью (Астарта), восхищения одной телесной красотой (Афродита), преклонения лишь перед телесной же чистотой (Непорочность). «Чернышевский так разъяснил этот вопрос, — писал Г. В. Плеханов, — естественные прежде необдуманность и непосредственность любовных отношений сделались совершенно невозможными. На любовь распространился контроль сознания, сознательный взгляд на отношения мужчины к женщине сделался достоянием широкой публики». Тем не менее в XIX веке для женщин путь к самореализации лежал только через брак, семью. Прежде замужество (пусть даже фиктивное, как у Софьи Ковалевской), и лишь затем возможность дать что-то обществу, включиться в его созидательную деятельность.

Однако в литературе фантастической, утопической женщина поначалу рисовалась лишь применительно к своей привычной семейно-развлекательной роли, только выглядела еще более обаятельной, одаренной и раскованной. Ипполит Цунгиев, студент Главной Пекинской школы и герой утопии В. Ф. Одоевского «4338 год. Петербургские письма» (1840), так передает своему другу впечатления от встречи с одной из красавиц будущего в «Письме пятом»: «Никогда моя прекрасная дама не казалась мне столь прелестною: электрические фиолетовые искры головного убора огненным дождем сыпались на ее белые пышные плечи, отражались в быстро бегущих струях и мгновенным блеском освещали ее прекрасное выразительное лицо и роскошные локоны; сквозь радужные полосы ее платья мелькали блестящие струйки и по временам обрисовывали ее прекрасные формы, казавшиеся полупрозрачными. Вскоре к звукам гидрофона присоединился ее чистый, выразительный голос и словно утопал в гармонических переливах инструмента. Действие этой музыки, как бы выходившей из недостижимой глубины вод; чудный магический блеск; воздух, напитанный ароматами; наконец, прекрасная женщина, которая, казалось, плавала в этом чудном слиянии звуков, волн и света, — все это привело меня в такое упоение, что красавица кончила, а я долго еще не мог придти в себя, что она, если не ошибаюсь, заметила». Справедливости ради надо сказать, что Одоевский описывает не только сверкание головного убора женщины будущего, но также искренность ее чувств и умение беречь свое здоровье, так как владение этими правилами входит в кодекс хорошего воспитания.