Екатерина Неволина - Большая книга ужасов. Коллекция кошмаров

– Двадцать метров – ровно тридцать пять моих шагов, – отмахнулся я. – К тому же аптекарская точность здесь не нужна.

Я вбил в мох третий кол, он проникал в землю туго, как в мясо. Наверное, из-за корней.

– А ну-ка, сядь на берег, – попросил я.

– Что? – не поняла Галка.

– Сядь на берег спиной ко мне, говорю.

– Ну ладно.

Галка опять села на берег. Я спрятался за сосну, позвал:

– Эй!

– Ну и что? – спросила Галка. – Я тебя не вижу, но это ничего не объясняет. Хотя ход твоих мыслей мне, в общем, понятен – ты хочешь сказать, что Поля спряталась за деревом.

– Да.

– Хорошо. Вот она спряталась за деревом – а дальше что? Наш дед обернулся, не увидел ее, подумал, что его сестричка решила поиграть в прятки. Он бы ее нашел в два счета. Улавливаешь мысль? Если бы она спряталась, то он бы ее нашел. А он ее не нашел.

Я выступил из-за сосны.

Галка так и не повернулась.

– Она исчезла, – сказала Галка. – И никто никогда ее больше не видел. Никогда. Никогда.

Она не поворачивалась, продолжала сидеть ко мне спиной, и мне вдруг стало страшно. Наверное, это всегда так. Человек будет всегда бояться леса, пусть и через тысячу лет. Потому что в лесу слишком много мест, где можно спрятаться. За каждым деревом. За каждой кочкой. Человек, особенно городской, не приспособлен к лесу. То есть совершенно. Он ничего не слышит, не видит и не знает, как себя вести. Поэтому ему всегда кажется, что за спиной кто-то есть. И хочется оглянуться.

Вот так и рождаются легенды о леших, о тех, кто всегда стоит у тебя за спиной.

Я не удержался, оглянулся сам.

Никого.

Само собой.

Галка обернулась. В руках фотоаппарат, навела на меня. Щелк-щелк, сейчас вылетит птичка.

Вообще-то мы с Галкой не часто видимся, может, пару раз в год. В последний раз мы встречались на Крещение, когда наши семьи дружно ныряли в прорубь, а после растирались валенками. Тогда у нас с Галкой дружбы, как обычно, не случилось, Галка была физически закалена турпоходами, байдарками и секцией спортивного ориентирования, окунулась в прорубь, растерлась войлоком, выпила полсамовара чаю с имбирем и медом и сильно оздоровилась. Я оздоровился не так кардинально, даже напротив, едва не получил воспаление легких и долго кашлял. Галка иронически прокомментировала мое фиаско во всех разновидностях соцсетей, не забыв снабдить свои комментарии фотографиями меня в жалком соплистом виде. Это не способствовало укреплению родственных связей, и я никаким образом не собирался со своей сестричкой общаться в ближайшие двадцать тысяч лет, но непредвиденные и роковые обстоятельства снова свели нас.

Случилось так, что моя мама и мама Галки на фоне крутого весеннего авитаминоза синхронно увлеклись оздоровлением посредством травоедения и съездили на фестиваль любителей здорового образа жизни, и вот в июле, когда травы вступили в буйный сок, они вспомнили об Октябрьском. Здесь некогда проживали наши предки, они строили узкоколейку, ведущую к дегтевым ямам, а потом работали на дороге машинистами и обходчиками. На окраине поселка Октябрьский они поставили небольшой домик из узкоколейных шпал, который со временем оброс сараями, флигелями, пристенками, мансардами и в конце концов совершенно утратил свой первоначальный облик и стал похож на такой гиперсарай. Последние тридцать лет в домике никто не жил постоянно, иногда на лето наезжала родня, а на зиму заглядывал наш дядя Антон, любитель снегоходного экстрима.

Мамами увядшее родовое гнездо было выбрано не случайно. Узкоколейная дорога пришла практически в негодность, составы по ней курсировали раз в три дня, последняя промышленность в районе захирела еще в восьмидесятые годы, население разбежалось, так что экологическая обстановка держалась на высоте. Кроме того, моя мама вспоминала, что в детстве вблизи нашего старого дома произрастала чудесная сныть. Тогда ее использовали при приготовлении свинячьего кушанья и считали сорняком, а сейчас она стала популярной среди сторонников ЗОЖ. Помимо сныти в окрестностях водилось много всякой прочей зверски полезной растительности: заячья капуста, щавель, хвощ, дикий лук, одуванчики, крапива, сладкий осот – есть, короче, где разгуляться. И мамы решили пожить в близости к матери-природе. А чтобы им было не так уж скучно, они прихватили меня и Галку.

Я сопротивлялся, но был принужден к поездке отцом, который велел мне присматривать за дамами – местность-то глухая. Каким образом в этот дебрянск удалось затащить Галку, я не представлял, вполне может быть, родители ее подкупили будущим путешествием в какую-нибудь теплую сторону. Так или иначе, мы встретились с ней в Октябрьском.

Галка, как и я, не придерживалась высоких идеалов травоедения, однако, как оказалось, выбора у нас было мало, наши матери опрометчиво решили, что в Октябрьском остался магазин, где можно запастись продуктами, и с собой взяли только несколько банок морской капусты и корейской моркови, ну, еще большой пакет овсяных хлебцев. Но выяснилось, что магазин давно сгорел, а автолавка запаздывала, поэтому о макаронах и консервах оставалось только мечтать.

Первые два дня пребывания в Октябрьском я валялся в раскладушке под яблоней, маялся голодом и тоской. Галка бродила вокруг дома и явно хотела мне что-то рассказать, но я, памятуя о ее январских выкрутасах, не собирался с ней мириться, и когда Галка приближалась, обидно икал. Галка держалась. Но после двух дней на диете из моркови и чеснока и отсутствия Интернета Галка, видимо, получила сенсорную перегрузку и решила вступить в контакт, невзирая на икание. Спросила, не силен ли я в рыбалке.

Я ответил, что рыбы в реке все равно толком нет, но я знаю полянку, на которой водятся виноградные улитки, можно пойти их насобирать и запечь в чугуне. Галка ответила, что к улиткам она еще нравственно не готова.

– А вообще, конечно, скука страшная, – сказала Галка.

– Согласен.

– Сколько мы здесь проторчим, не знаешь?

– Недели три.

Вообще-то я на две недели рассчитывал, но не хотел облегчать Галке страдания.

Галка зажмурилась:

– За три недели я… не знаю, что со мной будет… Я посинею. И озверею от голода.

– Ничего, привыкнешь, – утешил я. – У меня в комнате полведра гороха сушеного, я на ночь замочу, завтра пюре сварим. Надо только дров набрать в лесу.

– Горох будоражит воображение… Точно, посинею. Тут не только Интернета нет, тут и телевизор, кажется, мыши съели.

– Не переживай, я в бане «Господа Головлевы» нашел. Будем по вечерам читать при лучине, ты же любишь.

– Да…

Галка поглядела на меня с сомнением.

– При лучине, – повторил я. – Под стон клопов и свист северного ветра.